Новый посол

Наверно, для мужика нет кары бедовее: жена ушла... А как Лобода? Как он в своем одиночестве лютом? Как он в эти ночи скорбные, когда застонет, закручинит ветер-горюн?.. Когда этот ветер загремит железом на крыше, загудит в обнаженных ветках акаций и белолисток, с силой ударит по мерзлой, еще не одетой снегом земле ледяной крупой? Как он, Лобода, в тоске своей бобыльей? И прежде не было Лёлюшке равных, а чем больше уходило лет, тем неодолимее была его дума о ней. Только Лёлюшка и способна помочь Петру. Но можно было подумать и о другом: уезжая, она будто продолжала наблюдать за Лободой. Нет, не она сама, а ее верная подружка, поверенная ее тайны нерасторжимой, ее думы: как Петр, устоял он или сник безнадежно? Могло быть и так. А Лобода вроде как знал об этом и держал голову высоко. В этом, наверно, и было его спасение. Сникнешь и отдать себя во власть беде — слабых она не жалеет. Он будто чувствовал на себе этот взгляд стерегущий и старался выказать невозмутимость. Если появлялся в городе, то, как прежде, в этих своих лилейной белизны сорочках, которые приятно оттеняли загорелую шею, — загар не сходил у него ни зимой, ни летом. И дежурные шуточки были при нем. «Как дышится, старик?» — встречал он друзей как некогда. «Как дышится?» Казалось, дыхание Лободы было отлажено на веки вечные. И жизнь Петра благополучная ныне. По крайней мере, новые дома, которые Лобода строил, возникали в урочные сроки, один ладнее другого. Казалось, такой дом было по силам сотворить человеку, которому сопутствует удача, а не тому, от которого жена ушла. Не хочешь, да выругаешься: не человек — железо. Но, видно, устает и железо...

Это было на исходе осени. Прошли дожди холодные, и небо забелесело — ждали снега. Когда он струится порошей по побелевшей от мороза земле с глиной и мелким камнем пополам и будто наждаком полирует землю, чудится, что снег упал с неба вместе с этой глиной и камнями. За полночь Леню повлекло на машине за Кубань — занемог дружок неожиданно. Кубань и в погожую ночь темна, а в ноябрьское полуночье нет ее ненастнее: вместе со смолью ночи, будто стекающей в пойму Кубани, все демоны собираются под ее откосы и кручи... Машина вышла из города и легко покатила под гору, а вслед за этим застонал, запричитал дощатый настил моста, и Леня прибавил света. Фары выхватили ровное течение свежеоструганного дерева (мост был подновлен в конце лета) и будто спрессовали тьму, лежащую за перилами, гудящую тьму, — Кубань уже заполнила шуга... Видно, Леня убавил скорость — все-таки машина шла по деревянному мосту. И фары высветлили человека в ночи — по всему, он пытался ухватиться за перила и, не удержавшись, сполз. Леня обратил фары на человека, выключил и включил свет. Свет был силен, и человек ощутил его лицом — он открыл глаза. Лобода! Такого сроду не было — Лобода, смертельно захмелевший. «Петр Васильевич, вы?» Лобода нащупал руку Лени, сжал — рука у Петра была студеной. «Тянул до деда Гриши и не дотянул, — молвил он едва слышно. — А надо было бы дотянуть...» (Леня слыхал, что в далеком Закубанье, за высохшей протокой, за тополевой аллеей, у края совхозной бахчи, в мазанке под камышом, обитал дед Гриша — дальний родственник Лободы, такой же, как Петр, рак-отшельник. Леня подвел машину ближе к Лободе, не без труда втащил Петра. «Направо, налево, прямо... — заговорил Лобода смятенно, когда машина тронулась. — Направо, нале... пря...» — осекся он на полуслове и, уронив голову, уснул. К счастью, машина стояла уже у глинобитной ограды деда Гриши. Дед увидел Петра, сокрушенно качнул головой: «Эко, она его... ушибла!» Не искал слов — «она». Не иначе, дед говорил о Лёлюшке.

Странно прожил Петр эти семь лет, и не только потому, что был один. Выстроил полгорода, а обитал в глинобитной халупе на Набережной, в доме поселил полоумную старуху, которая ходила на базар с клюкой и кормила его горелым мясом. Из всех увлечений у него осталось одно — Кубань, заплывы по гудящей ее воде, через перекаты и волны, как прежде, в необычное время: на утренней заре, в предрассветные сумерки, в полночь... Да, при полной луне, когда вода Кубани становится серо-стальной, вдруг посреди русла, на волнах, возникает плывущий человек... «Тигр поплыл...»

Вот и этот дом с крышей козырьком, с узорами...

...Леня взглянул на Петра, но и теперь тот не поднял хмурых своих очей, так доехали почти до вокзала. Кого он встречает все-таки?..

— Поставь машину, Леня, под этой белолисткой и жди меня, — сказал Петр, когда показались огни привокзальной площади.

— Может... довезти вас до вокзала и вернуться? — посмотрел на Петра Леня.

— Нет, сам дойду.

Лобода хлопнул дверцей и исчез в боковой калитке. «Наверно, пойдет к вокзалу по рельсам, — подумал Леня. — Не хочет, чтобы его видели».