Новый посол

А брат цыганочки приблизился к воротам, и тугой рык потряс улицу:

— Отчини... покалечу!..

Вика видела, как встал между воротами и Степиком этот Длиннобудылый и распростер свои грабли. Но Степик извернулся и с разбегу ударил плечом в ворота.

— Разнесу... Раз... раз... — кричал он.

Вся стая сподвижников Степика навалилась на него, он хрипел, разбрасывая их. Потом он сидел у края тротуара на пыльной траве и бил кулаком по колену.

— Все равно покалечу...

Вика смотрела на Степика; он внушал ей и страх, и жалость. В самом деле, было жаль его уже за одно то, что он, такой бесстрашный, в сущности, бессилен помочь сестре. Вике было жаль этого человека, сидящего на пыльной траве.

— Надо мать кликнуть! — осенило кого-то. — Мать везде пройдет.

— Пусть Нюркина мать придет, — подхватила толпа.

— Акимовну сюда!

Вика стояла у своего мостика и дрожала: казалось, ветер, бушующий у дубовых ворот, колышет ее платье. Ей было боязно и любопытно — ни за что на свете она бы не согласилась отойти от мостика, хотя и перейти его тоже не согласилась бы ни за что на свете.

Вика видела, как к воротам подвели женщину, которую толпа назвала Акимовной, — она была не больше Вики, худенькая и остроплечая, почему-то в босоножках и черном платье. Она была молчалива и торжественна — от сознания важности своей миссии торжественна.

— Отчини ворота — мать идет, — загудела толпа.

Ворота действительно открылись, и Акимовна прошла в них.

Толпа разбрелась. Вика вернулась к Ольге Николаевне. Они вошли во двор задумчивые, грустные. Пахло пылью и подпаленным луком — где-то жарили картошку.

Вера Савельевна сидела на веранде и ела дыню-зимовку. Иногда случайная корочка падала с веранды на землю, и прожорливые утки тут же уносили корку прочь. А поодаль, у входа в свою турлучную хибару, мылся Костя Значко, которому Вера Савельевна доводилась теткой, — родные Кости погибли в годы войны. Ольга Николаевна остановилась и посмотрела на Костю. «Бедный мальчик, — подумала Викина мама, — сейчас он помоется, съест свою картошку с луком, зажжет керосиновую лампу под пыльной вишенкой, набьет карманы тыквенными семечками, пододвинет книгу и встанет из-за стола через шесть часов. Только подумать, через шесть!»

— Костя! — крикнула Викина мама, останавливаясь. — Ты слыхал: украли цыганочку...

Костя даже не поднял головы.

— Украли? — переспросил он отсутствующим голосом и захрустел этими противными тыквенными семечками.

— Да, украли и сейчас освобождают, — молвила Викина мама, а сама подумала: даже история с цыганочкой не может его увлечь!.. И еще подумала: интеллигентных девушек крадут комбайнеры, а эти... десятиклассники зубрят тригонометрию и стоят у паровозных топок.

— Странно, но Костя ваш стал ко всему равнодушен... даже обидно равнодушен! — воскликнула Ольга Николаевна,

— Что вы сказали, миленькая? — подала голос Вера Савельевна.

— Я говорю: ко всему... равнодушен! — принялась объяснять Викина мама.

Вера Савельевна изредка поглядывала на племянника и вздыхала, — он разделся по пояс, и его смуглые плечи (оказывается, на паровозе солнце печет немилосердно) были грозно приподняты.

— Нет, Ольга Николаевна, я бы не сказала... — возразила Вера Савельевна. — Нет, — добавила она. Ее явно не устраивала философия Ольги Николаевны.