Новый потоп

Окутывая вершины гор, спускались сумерки. Долина как будто сжалась вокруг огней, пылавших перед хижинами. Приближаясь, Губерт услышал детские возгласы. Содрогаясь от ночного холода, он думал о жилище, к которому шел, о горячей похлебке, о своем матраце, об одеялах из козьей шерсти, и — больше всего о человеческих голосах, которые будут переговариваться друг с другом. Образ другого человека, одиноко стоящего на своей скале, без огня и крова, заставил дрогнуть его сердце. Приближаясь к убогим хижинам, он почувствовал непривычное облегчение и радость, которую он не ощущал с самого детства — с того времени, когда, возвращаясь из дальних деревень, он испытывал страх перед пустынной дорогой и мраком надвигающейся ночи…

VI Люди

С этих пор мысль о человеке, обреченном на гибель на узкой скале, омываемой со всех сторон волнами, неотступно преследовала жителей долины Сюзанф. Каждый вечер они спрашивали себя: — Жив ли он еще? — Игнац взбирался на склоны Шо д’Антемоз, и когда он объявлял, возвращаясь: — Он все еще там! Я видел, как он двигается, — у всех вырывался вздох облегчения.

Иногда пастух говорил дрожащим от ужаса голосом:

— Он больше не двигается… Возможно, что он спит… или…

Он не заканчивал фразы. Но при закате солнца он бегом взбирался на крутой склон. Вскоре он уже прыгал по камням, уходящим из-под его ног, и оживленно кричал:

— Я видел, как он ходит на скале!

Губерт спрашивал себя, как могло случиться, что жизнь или смерть этого незнакомца интересовала их до такой степени, после того, как они видели гибель стольких человеческих жизней! Но эта невидимая фигура, появившаяся в долине, вселяла в них какую-то смутную надежду.

Был воскресный день.

Де Мирамар с точностью заносил на гладкую скалистую стену протекшие дни. И молодые люди, безмолвно подражая крестьянам, не работали по воскресеньям!

Макс довел свою жену до перевала Сюзанф. Он любил унылое величие этого сланцевого пейзажа, бесконечную даль, открывавшуюся с Южного Зуба, вертикальную пустыню длинных монотонных склонов, сливавшихся у перевала. Хотя уже был конец октября, но погода стояла теплая. Снег запаздывал, чему Инносанта и старый Ганс крайне удивлялись.

Макс и Ева сели на теплый камень. Они смотрели на пучки травы, усеявшей скаты красными и золотистыми пятнами, которые казались запоздалой тенью солнечных лучей. Они безмолвно мечтали, и их мечты уносились в тишину. Смотря на небо, более голубое, чем небо Адриатики, они думали о давно прошедшем времени летних вакаций, которые они проводили на пляже или в горах в поисках иллюзии свободы, той суровой свободы, прелесть которой они только теперь начинали понимать…

Ева взглянула на Макса и улыбнулась. От легкомысленной, избалованной судьбой девушки ничего не осталось. Она знала теперь, что настоящая любовь требует одиночества и тишины: только тогда она открывает свой таинственный лик и наполняет душу звуками, которые разрастаются в бесконечную гармонию. И этой гармонии было достаточно, чтобы переполнить сердце неиссякаемым блаженством. В их обездоленную жизнь влился чудесный свет, ярче которого не могло быть ничего, ибо он был единственный из всех…

Опасаясь нарушить словами цельность своих переживаний, Ева молчала. Лишь изредка решалась она произнести вполголоса какую-нибудь незначительную фразу, прерывавшую их молчание:

— Я хотела бы подняться с тобой на эти горы, Макс.

Он улыбнулся, разделяя то волнение, которое делало ее такой нежной и трепещущей. И, думая о бесконечном трауре, облекшем весь мир, он удивлялся, что ощущает столько счастья.

— Я всегда любил взбираться на горы, еще будучи школьником, — проговорил он в свою очередь.

Вспоминая в этот расцвет мужества свое далекое отрочество, он испытывал какую-то особенную прелесть. День за днем воскресал в его памяти. Он улавливал все подробности. Вот он спускается по каменистому склону Дофинэ. Воскресный вечер. Вышли на рассвете… Ослепительные вершины гор пробуждают в самых тайниках души какое-то большое и смутное желание. Жаль возвращаться в город. Прыгаешь в обрывы, упоенный силой своих мышц и свежестью своего юного тела, такого же гибкого и так же легко переносящего усталость — как у того, кто спускается там так уверенно и быстро.

— У того, кто…

Макс порывисто приподнялся. Он не понимал, действительно ли это, или продолжение его сна. Он широко открыл глаза, отказываясь верить… Над его ухом раздался задыхающийся шепот Евы:

— Макс!.. Человек!..