Новый психоделический ренессанс

Сегодня почти не осталось ученых, которые не знакомы с медицинским использованием псилоцибина в качестве мощного средства помощи смертельно больным. Фрейд полагал, что страх за свою жизнь — главный мотив, движущий человеком. В 1974 году Эрнест Беккер получил Пулитцеровскую премию за утверждение того, что у этого страха есть и обратная сторона — «отрицание смерти». И именно оно — причина нашего поведения, по которой мы ставим общество во главу угла. Большая часть ученых считают, что есть лишь одно лекарство от тревоги последних дней жизни: присоединить конечность собственного существования к бесконечности других. Это одна из биологических задач религии — уменьшить наш страх перед смертью. Это может объяснить и то, почему психоделики облегчают удел человеческий, вводя человека в мистическое состояние «единения». Его описывают как чувство пребывания единым с окружающим миром. Если ты един со всем, смерть становится неважной.

Первый раз Мара принимает грибы дождливым днем в начале августа. Прошел час. Затем два часа. Ничего особенного не происходит. Мара хочет еще грибов, но у Алана есть другое предложение. Он захватил с собой марихуану, которая может усилить эффект псилоцибина. Мара решает попробовать, но ее изможденные легкие не вынесут горячего дыма. По этому Мэрилин становится «бульбулятором» для своей дочери. Она делает глоток холодной воды, набирает конопляный дым ртом, прикасается к губам Мары и выдыхает. Внезапно — впервые после последней сессии МДМА — боль покидает Мару.

«Боль присутствует, — говорит она, — но она не напрягает меня так, как раньше. Она здесь, но это не я». Алан спрашивает о её болезни. «В моем доме змеи», — следует холодный ответ.

Остаток сессии прошел без инцидентов. Мара разочарована. Она хочет больше, хочет попробовать ЛСД, но Алану опять нужно уехать из города. Мара будет ждать его возвращения для следующей сессии. Ожидание утомительно. И потом — змеи в доме.

Десять лет ушло у Доблина и его Ассоциации, чтобы убедить правительство в том, что у экстази есть терапевтический потенциал. Победа пришла к ним в 1992 году, когда Управление по контролю за продуктами и лекарствами одобрило первые нормы безопасности и эффективности при изучении воздействия МДМА. Тем не менее, у Доблина были более амбициозные планы. Он объединился с доктором Михаэлем Мифоером, психиатром, который специализировался на посттравматических состояниях и интересовался психоделической терапией. «Терапевты уже знают, что МДМА помогает людям сопротивляться травматическим воспоминаниям, связанным с глубоким страхом и тревогой, и преодолевать их, — говорит Доблин. — Михаэль уже имел опыт работы с посттравматическим стрессами, а посттравматические расстройства были как раз той темой, в которой мы нуждались. Все выглядело прекрасно».

Доблин стал автором первой научной статьи о МДМА и посттравматическом синдроме. Она вышла в Journal of Psychoactive Drugs в апреле 2002 года. В том же году Мифоер получил разрешение начать исследования, и так он познакомился с Джоном Томпсоном (имя изменено). Томпсону сорок лет, сегодня он живет в Миссури, но в молодости он был военным рейнджером и участвовал в войне в Персидском заливе. Он подорвался на фугасе во время облавы на повстанцев в Ираке. У него была сломана спина и обе ноги, кроме того, он получил травму головы. «Я участвовал раньше в боевых действиях, — говорит он. — И у меня было одно ранение. Но травма от взрыва — это потрясение для психики».

У Томпсона развился посттравматический синдром. Каждую ночь его мучили кошмары. Приступ вызывал любой попавшийся на дороге мусор. Примерно после года непрерывных поисков лечения он нашел в интернете ссылку на сайт организации Доблина MAPS, где описывались будущие исследования, в том числе работа с посттравматическим синдромом доктора Мифоера. «До этого я никогда не принимал МДМА, — говорит Томпсон. — Когда я был младше, иногда покуривал травку. Когда мне было около двадцати, то попробовал ЛСД. В то время я уже был рейнджером. Я уже был жестким, натренированным убийцей, но под ЛСД я подумал, что я ученик Христа. Это было очень необычно».

Исследования Мифоера были весьма интенсивны. Пациентам выдавались подробнейшие инструкции. За этим следовали три 8-часовых МДМА-сессии, на каждой из которых присутствовали два терапевта (большинство психоделических терапевтических сессий проводят два врача, как правило, мужчина и женщина). Через неделю после каждой сессии проводились ежедневные телефонные беседы и еженедельные личные встречи.

«Практически сразу, — говорит Томпсон, — меня поразило, как глубоко я могу погрузиться в собственную память. Я начал вызывать те воспоминания, которые до того были скрыты. Я действительно пошел глубже. Это было похоже на катарсис. На следующий день, после первой же сессии, кошмары прекратились. Я стал живым и общительным, впервые с тех пор, как я подорвался: МДМА вернул мне мою жизнь. Я не рискую использовать слово «чудо», но это точно священная молекула».