Вся идея состоит в том, что вы можете драться на людях, но вы не можете быть любящим на людях. Борьба — О’кей. Вы можете убивать, это позволено. Фактически если два человека дернуться, толпа будет стоять и смотреть. И каждый будет наслаждаться этим. Так почему люди продолжают читать и наслаждаться историями убийств, виселицами, детективами. Убийство позволено, любовь не позволена. Если вы любите на людях, это считается непристойным. Но это абсурд. Любовь неприлична, а убийство прилично? Любовники не могут быть любящими на людях, а генералы могут шагать перед людьми, выставляя на показ все свои медали — убийцы и эти медали за убийство! Эти медали показывают, сколько раз они убивали, как много людей они убили. Это прилично.
Но это не должно быть приличным. Никому не должно быть позволено, драться на людях. Это не выходит за рамки приличия: насилие прилично. Почему любовь неприлична? Но считается, что любовь не прилична. Вы должны прятаться в темноте. Вы должны заниматься любовью так, чтобы никто не знал. Вы должны заниматься этим так тихо, по-воровски — что естественно, вы не можете этим наслаждаться по настоящему. И люди не осознают, что такое любовь. Особенно дети не имеют способа узнать, что такое любовь.
В лучшем мире с большим пониманием любовь будет полностью открытой. Дети увидят, что значит любить. Дети увидят, какую это приносит радость, когда вы любите кого-то. Вы видите, как это происходит здесь. Вы видите маленького Сидхартху, который бережно с величайшей любовью держит руку девочки. Если они наблюдают, они учатся этому. Если они знают, что это случается, их двери открыты.
Нужно больше принимать любовь и отвергать насилие. Любовь должна быть более доступна. Два человека занимающиеся любовью не должны волноваться о том, чтобы никто об этом не знал. Они должны смеяться, они должны петь, они должны кричать от радости, так чтобы все по соседству знали, что кто-то кого-то любит — кто-то занимается любовью.
Любовь должна быть даром. Любовь должна быть божественна. Она священна. Вы можете опубликовать книгу о том, как убили человека; это О’кей, это не порнография. Для меня, это порнография. Вы не можете опубликовать книгу о мужчине, который держит женщину в глубоком, открытом объятии — это порнография. Этот мир до сих пор против любви. Ваша семья против любви, ваше общество против любви, ваше государство против любви. И это чудо, что осталось еще немного любви, невероятно, что любовь еще продолжается — правда не такая, какой она должна быть, потому что это лишь маленькая капля, а не океан — но то, что она выжила среди стольких врагов — это чудо. Чудо, что она полностью не исчезла. Мое видение коммуны — это любящие люди, живущие вместе, без антагонизма по отношению друг к другу, без конкуренции друг с другом, с любовью, которая течет, которая более доступна, без ревности и без обладания. И дети будут принадлежать всем, потому что они принадлежат Богу — каждый будет заботиться о них. А они такие прекрасные, эти дети, кто же не будет заботиться о них. И у них так много возможностей, чтобы видеть так много любящих людей, ведь каждый человек любит по-своему, каждая женщина любит по-своему, позвольте детям видеть, играть, наслаждаться. Когда родители занимаются любовью, позвольте им быть там, позвольте им быть частью этого. Позвольте им видеть, что происходит с их матерью, когда она занимается любовью — каким экстатичным становится ее лицо, какое сияние нисходит на ее лицо, как ее глаза закрываются и она идет глубоко в себя; как оргазм приходит к их отцу, как он кричит от радости. Пусть дети знают! Позвольте детям видеть многих любящих людей. Они станут более богатыми. И я говорю вам, что если такие дети будут жить в мире, никто из них не будет читать Плейбой. В этом не будет необходимости. Картинки с обнаженными исчезнут. Они просто показывают изголодавшийся секс, изголодавшуюся любовь.
Мир станет почти не сексуальным, но он будет таким любящим. Ваши священник и полицейский создали всевозможные виды непристойности в мире. Они источник всего, что является таким безобразным. И ваша семья сыграла в этом большую роль. Семье нужно исчезнуть. Она должна растворится в более широком видении коммуны, в жизни более текучей, где не будет места мелким идентификациям.
Если семьи исчезнут, церкви исчезнут автоматически, потому что семьи принадлежат церкви. В коммуне будут разные люди, разные религии, разные философии текущие рядом, и у ребенка будет возможность изучать. Однажды он идет в церковь с одним дядей, в другой раз он идет в костел с другим дядей и он изучает все, что есть там и он может выбрать. Он может выбрать и решить, к какой религии он хотел бы принадлежать. Ничто не будет навязываться.
Жизнь может стать раем здесь и сейчас. Барьеры нужно убрать. Семья — это один из величайших барьеров.