Новый русский бестиарий

…Истопник РЭУ № 12, обслуживающего дома по улице Прямолинейной в

Бибиреве, Владлен Кирпичев, придя утром к себе на службу в бойлерную, обнаружил на полу маленького голого младенца. Младенец таращил смышленые глазки и запихивал в рот кулачок. Владлен

Кирпичев, совершенно обескураженный и сбитый с толку, для начала прикрыл мальчишку шарфом и принялся с силой думать. В эту напряженную минуту дверь бойлерной открылась и влетела эта активная тетка, бегала сюда, что ни день, всё у ней слабо топят!

– Ну что, господин Кирпичев, может быть, мне самой, как Лазо, в эту печку твою залезть? – с порога завела тетка. И тут ребеночек, а он так и продолжал валяться на полу, весело засмеялся. – Ой! – ахнула жиличка. – Это еще что у тебя?

– Подкидыш, – хмуро признался Кирпичев.

Амплитуда Андреевна Кузина пристрастно допросила истопника. “Не врет”, – поверила она. И вот что сделала. Сняла шубу, завернула малыша и понесла домой. Бросив Кирпичеву на прощание: “Имейте в виду, господин Кирпичев, если ребенок простудится, я вас засужу”.

Тетя Ануш приложила Феликса к набухшей груди и с облегчением вздохнула. Впервые за все дни, что ждала она пропавшего Омарика, высохли на ее черных глазах слезы и улыбка слетела к морщинистым губам, развернув бархатистые крылышки – как бабочка.

Операция “Вепрь”

Главное – напасть первым, причем – внезапно. Вот что главное. Страх первого удара возвращается холодом под лопатку еще долго, поначалу яркий и выпуклый, как японская открытка, но с каждым разом все слабее и бледнее. И после двадцати-двадцати пяти серьезных боев душа чиста и прозрачна, и ты берешь их голыми руками.

Три года Паша служил за идею. Хотя в школе спецназа его учитель по карате бурят Чен Бухаев много раз объяснял ему, что победа в единоборстве – это всегда победа над собой. Противник есть искаженное отражение кристалла твоей собственной души; прежде чем разбить его, ты должен познать свой кристалл, слиться с ним, а для этого усмирить все дурные чувства и изгнать из сердца ненависть. Но

Паша не мог изгнать ненависть. Потому что всей душой, всеми гранями своего нерушимого кристалла ненавидел этих мафиозных пидоров, а пуще других – наркоторговцев.

…Когда он вернулся из армии, Люба не пришла его встречать, а мать на все вопросы неуклюже отвечала невпопад. А когда Любка не появилась и вечером, за длинными, от соседей, столами во дворе, где гуляла вся улица, – Паша не выдержал, взял у Владика Кирпичева (школьный дружок прикатил ради праздничка из Москвы) мотоцикл и сам рванул на окраину, где в старом деревянном доме проживала его Любовь. “Пашка!

– крикнула мать вдогонку. – Вернись, слышь, не надо тебе туда,

Пашенька!”

Паша не сразу сообразил, чем так напугала комната, которую помнил еще со школы теплой, уютной, с выскобленными полами, с ковриками и напластованиями фотографий по стенам, с вязанными крючком салфетками и цветами в пластмассовых вазочках, а осенью – с сухими листьями и травой; с круглым столом посередине, покрытым вязаной скатертью, и швейной машинкой на нем; с зеркальным шифоньером, отгораживающим кровать с никелированными шарами и высокими подушками, где они часами целовались, и Любка все не давала, а перед самой отправкой, рано утром, бегом потащила, молниеносно стянула трусы и упала с ним сюда, на перину, подстелив толстое полотенце – от крови.

Воняло тут, как в армейском сортире, только вместо едкой хлорки – какая-то сладковатая гниль. Но не это самое страшное. Пустая была комната – вот что. Совсем голая. Только матрас в углу с ворохом тряпья и ведро рядом. И окно завешано серой марлей. Паша подошел к лежанке. Груда тряпья шевельнулась. Выпросталась страшная плешивая голова с лицом, изъеденным струпьями, и разлепила гноящиеся веки.

“Тетя Галя? Вы?” – едва смог выдавить Паша, будто ударили под дых.

“Павлик…” – позвали от двери. Галина Степановна, согнутая старушка, что два года назад, с виду чуть старше дочери, провожала его, будущего зятя, плечистая, с ярким ртом красавица волейболистка, учительница физкультуры у них в школе, – тетя Галя стояла на пороге, прижав руки к губам, и слезы медленно текли по пальцам.

Этого, кто подсадил Любаню на героин и потом год валялся с ней по таким же обглоданным нищетой халабудам, Паша уже не застал. Помер в спецзоне для больных СПИДом. Люба умерла через месяц.

Ни на какого юриста, как собирался, Паша учиться не пошел: ни времени не было, ни денег. Давить гадов надо было грамотно, самолично и срочно.

…Паша Дуров жил от операции до операции. Друзей у него не было, не было и собутыльников. Все, что могло хоть на волос ослабить его звериную готовность к броску, он исключил из жизни без сожаления.