Новый сладостный стиль

Вся жизнь, быть может, Рим, который
Без всяких вольностей и трат
Тебя поставит на котурны
И скажет: начинай театр!

Ночь. В освещенном переулке

Стоит взыскательный бомонд.
Франтихи там трещат, как галки,
А снобы курят «Беломор».

Вот-вот начнется. Гром пролога

Тряхнет вчерашний «Вторчермет».
Квадрига вломится с телегой
В большой модерн, очертенев.

Ты начинаешь. Гром оваций

Башку дурит, как кокаин,
Твои таланты-хитрованцы
Бурлят везде, лишь око кинь.

Ты – ветродуй, с порывом смеха

Ты бойко отлетаешь вдаль,
Но тяжеленной оплеухой
Тебе предложена дуэль.

Паяц и гранд в бродяжьем стане,

Жизнь для тебя – арбузный срез.
Ты столько умирал на сцене,
Не думая про смерть всерьез.

Мой расторопный кабальеро,

Герой Английских Променад,
Там кто-то подменил рапиры,
Рифмуя яд и зов наяд.

Такая малая накладка

В миг перекроет кислород,
И ты, как сбитая подлодка,
В пучину втянешься, милорд.

В часы иль в миги угасанья

Увы, угаснет каламбур,
Погасит лампы гасиенда
И предкаминный кубометр.

Париж погаснет, слет балетный

И копенгагенский подвал,
И стихотворство в Кобулетах,
Где так блаженно поддавал.

Слетает рощи пропаганда

И меркнет склон Высоких Татр.
Последнее, что пропадает, —
В ночи светящийся театр.

Часть IV

1. Отель «Кадиллак»

Кто-то там у нас в третьей части заснул, а вот здесь, в четвертой, кто-то только просыпается. Не думайте, что дело происходит на следующее утро в том же месте: «хронотоп», милостивые государи, переменился.

Проснувшись, наш главный герой Александр Яковлевич Корбах попытался записать то, что сочинилось ему во сне, на паршивой бумажке коктейльного меню дискотеки, где он прошлой ночью оттягивался. Смяв бумажку и швырнув ее в открытую дверь ванной, он сам протащился вслед, хватаясь за тощий живот. Ванная, собственно говоря, только так называлась, никакой там ванны не было, свисал лишь сморщенный сосок резинового душа. Зато там имелось окно размером с форточку, будем считать, что форточка без окна, и в ней за пыльным стеклом виднелись кусок вечно голубого калифорнийского неба, кусок антенны и сидящая на нем белая чайка с хвостом, напоминавшим костяшку домино, шестерку, ту би присайз. Нет, не надуманное сравнение, обратился он к «милостивым государям»: черный хвост демонстрировал по три белых кружка с обеих сторон. Может быть, в полете этот хвост растопыривается и сравнение пропадает, пока что видим: шестерка «козла»!

За этими наблюдениями прошел процесс отлива. Затем сильно, но коротко почистил зубы, прополоскал рот, уставший от поцелуев. Бреемся обычно после завтрака, но в джинсы влезаем до завтрака. Теперь – за завтраком. Проходя через комнату, посмотрел на голую спину вчерашней сопостельницы. Как ее звать, Максин или Лявон? Снял ее вчера в «Ле Джоз»,[48] ночном клубе на окраине Венис. Клуб был назван в честь фильма про акулу, но с французским артиклем, то есть с намеком на «френч кисс».[49] Нет ничего проще, чем снять телку в этих «Челюстях», потому что и сами они там «козлов» снимают, выражаясь московским языком. Бар холостяков, никто особенно не жеманничает. К черту, больше не пойду в «Челюсти», месяц буду жить без баб и бузы.