Почему он стал являться посреди недели? Она внимательно вглядывалась в лицо любимого и улавливала в нем какую-то фальшь. Пусть не плетет чепухи про театральные дела: в семье все знают про «Колониал паркинг». Откуда он берет деньги на все эти перелеты? Может быть, Стенли дает? Ведь они друзья, постоянно переписываются по поводу корбаховских гнилых корней и сучковатых веток. Так почему же он стал появляться среди недели? Может быть, там какой-нибудь бабе удобнее с ним встречаться по уик-эндам? Что же, другие бабы разве не чувствуют в нем его исключительный сексуальный драйв? Почему я должна думать, что эти сучки, которых он встречает на чтениях и прогонах, какими бы мифическими они ни были, будут считаться с таким простым и непреложным фактом, как его принадлежность другой женщине? Как я могу предполагать, что его не навещают разные нимфы и нимфетки, богини и героини из их чопорной и все-таки обалденно развратной русской литературы? Разве я забыла, что в этом факинг Венис достаточно свистнуть с дека, и вуаля, любое из этих гадских перевоплощений – в твоей постели! Если я увижу одну из этих проституток в его постели, убью ее на месте тремя выстрелами – банг! банг! банг! – я еще помню троцкистский тренировочный лагерь в Очичорнии! Боже, что за идиотские мысли приходят в голову!
В один из дней, заполненных такими мыслями, она рванула в аэропорт и перехватила самолет, идущий через Вашингтон из Женевы в Эл-Эй. Разумеется, она заговаривала себе зубы: дескать, нужно хоть на три дня вырваться из университетской рутины, да и мать повидать, ну и заодно посмотреть, как живет Саша, поговорить с ним обо всем серьезно, дать ему наконец понять, что не только в траханье состоит любовь. Конечно, она не Беатриче, однако все эти озарения, свечения, мгновенные сполохи, движущаяся живопись и ей не чужды. Если он думает, что в археологии нет поэзии, нет театра, то он просто осел. Так она твердила себе, а между тем чудище ревности ложилось на крыло самолета и смотрело ей в лицо немигающим желтым глазом. Ловушка подстерегала ее: любовь и ревность, разве они не сестры, разве они не сиамские близнецы, что удушают друг друга в бессмысленных переплетениях?
В Лос-Анджелесе она занимала себя беготней по маминому дому, общением с «кругом друзей», среди которых в тот день китайским богдыханом сидел Марлон Брандо, а также плаваньем в бассейне; тянула время, чтобы пришла ночь. Знаете ли вы калифорнийскую ночь, нервно думала она в каком-то странном русском ключе. Нет, вы не знаете калифорнийской ночи! Когда-то эта ночь пылала вокруг, и я плясала в ней, как саламандра, теперь, еще не запылав, она выжигает все изнутри.
Одеваемся во все черное из старых запасов. Ничуть не потолстела! Краски на морду не жалеть! Кепка набок, сумка через плечо, в сумку бросим один из мамочкиных многочисленных револьверчиков – Рита О’Нийл, почетный член Американской ассоциации частного оружия! – ну для забавы, конечно, не всерьез, не убивать же какую-нибудь толстомясую Брунгильду в самом деле. Просто для фана, на свиданку со своим плешивым мальчиком – в сумочке пистолетик.
Она подъехала к променаде около часа ночи. Проклятый Венис еще не спал. На асфальтовом озере среди песков кружили роликобежцы. Среди них выделялась большущая баба с развевающимся, как хвост Буцефала, хвостом, с руками, явно одолженными у Венеры де Мило. За ней, не отставая и повторяя все ее движения, крутили круги четверо разнокалиберных мужиков, в том числе миниатюрный вьетнамец с мышиными усиками. Ну что ж, маэстро Корбах, у вас тут, кажется, приятная компания.
Вот его дом: в три этажа террасками висят над променадой застекленные по бокам и открытые к морю деки; лучшего места для блядства не найти. Дом был погружен в темноту. Значит, уже погасили свет и предаются любовной акробатике под луной. Почему-то Сашиной партнершей виделась ей та же самая здоровенная роликобежка, что еще была видна в отдалении со своей свитой. К дверям подошел солидный мужик в майке без рукавов. Блондинистые пушистые плечи. Оглянулся на Нору, в мелодраматическом обличье стоящую под фонарем:
– Хочешь ко мне, цыпка?
– Мне нужно в восьмую, – пробормотала она. – Ключ согнулся, не влезает в щель.
– Плохо, когда не влезает, – кивнул мужик и придержал дверь. – Ну, иди! Не хочешь ко мне, иди к кому хочешь.
Этот дундук будет невольным сообщником преступления. Когда меня возьмут, сразу скажу копам, кто меня впустил, мистер Блондинистые Плечи! Поднялась по лестнице к № 8. Чуть толкнула коленкой дверь, она отворилась. Этот дом просто заставляет меня совершить убийство из ревности!