Новый сладостный стиль

Было здесь немало и початых кушаний: ломтики лососины, филе-соль, комки картофельного пюре под грибным соусом, скелетики маринованной сельди, похожие на червячков анчоусы, остатки бульона на бычьих хвостах, хвосты и лапы омаров и лангустин, соплеподобные серебристые устрицы, дюны цветной капусты с зонтиковидными брокколи, одна персона, которая как-то не может определиться, животное она (он, оно) или растение, а именно морской еж, и его близкие родственники по гастрономическим пещерам Парижа, мы имеем в виду, конечно, разрезанные пополам лимоны, рогатеньких улиток, морскую траву, напоминающую пряди подводных дев, а также больших вкладчиков в общий обонятельный букет, сыры различных видов, ну, и остатки наших плотоядных утех, а именно позвоночки ягнят, телячьи почки, кусочки филе-миньонов, которые прикидываются не частью чьей-то плоти, а просто какой-то отвлеченно вкусной едой, птица также, немало птицы, кусочками, как индейки и фазаны, или цельной штучкой, как хрустящие цыплята, например, или перепелки, иные из них уже утратившие ножку или две в процессе пиршества, прерванного благотворительной церемонией.

Было бы нечестно не упомянуть тут тех, которые уже завершали ужин, а потому могли предложить только элементы десерта, в основном деформированные зубами и языками, всякие там яблочные пироги, крем-карамель, смородиновые шербеты, торты типа «тысяча листиков» и так далее. О ценности вклада в данных условиях, конечно, нельзя было судить по его нетронутости. Гораздо важнее был порыв. Мы видели литературную мамзель в парике, чьи челюсти советской работы застряли в ломтике иорданской халвы. Она тем не менее вырвала все это хозяйство изо рта и водрузила свой вклад на вершину пирамиды, чем заслужила аплодисменты.

Нора в ужасе наблюдала рост пирамиды. Рано или поздно круг будет завершен и жертвенное блюдо направится к персоне, которой она предназначена, к ней. Терпение ее в конце концов лопнуло, и она бросилась к бровастому церемониймейстеру.

– Что означает весь этот кич?! – взвизгнула она с истерической интонацией, которую ранее она никогда за собой не замечала, но догадывалась о ее существовании в своих глубинах.

– Вы знаете, мадам, – ответил с поклоном сияющий монстр.

– Таким вот уродливым образом вы представляете здесь конец моей любви?

– Это вы сказали, мадам.

Весь ресторан, несколько сотен едоков, взорвался в аплодисментах. Чудовищная гора объедков приближалась, как будто открывая свои ароматные объятия для Норы. Достоин удивления тот факт, как быстро эта масса начала гнить, распространяя вонь удушающего разложения. Ну достаточно, вы, автор, хватит уж тратить бумагу на все это дерьмо!

Они завершили свой ужин и после кофе покинули «Куполь» в прекрасном дружелюбном настроении. На углу Распая Алекс показал Бобби небольшой образчик своего шутовского профессионализма. Там работал мим, который незаметно пристраивался к гражданам и имитировал все их движения: подзывание такси, чтение газеты, целование девицы, поедание хот-дога с неизбежным разбрызгиванием кетчупа. Алекс незаметно пристроился к самому миму и начал имитировать его имитацию. Бобби хохотал как безумный. Ну, подружились, думала Нора, глядя на них и пытаясь стряхнуть со своих уст подобие материнской улыбки.

– Приходи ко мне завтра в четыре часа дня, – шепнула она Алексу.

– Почему так поздно? – шепнул он в ответ, показывая определенное нетерпение.

– В четыре часа, – повторила она, и они расстались.

Он отправился на площадь Сен-Сюльпис, где давно уже заприметил в тени большой церкви отельчик, который показался ему почему-то воплощением литературной парижскости. Надеюсь, у них найдется комната для меня, подумал он и по-католически перекрестился. Это помогло. Как раз в тот момент, когда он вошел в маленькое фойе с изогнутой лестницей и скульптурой робкой нимфы, ночной портье говорил по телефону с одним из гостей. Этот человек сообщил, что на пару дней задержится в полиции и потому отменяет свою резервацию.

АЯ вошел в крохотную комнатку с окном, выходящим на импозантный фонтан с великолепными мраморными фигурами. Струящаяся вода создавала ощущение мирно падающего времени. Он сел на кровать и стал смотреть на суровых епископов, могучих львов и довольно похабненьких морских чудищ. И те, и другие, и третьи представляли собой вызов бесчеловечным законам материализма. И в то же время каким-то смирением веяло от всей композиции: что было, мол, то прошло.