Поначалу прибамбасами (по аналогии с «выкрутасами») назвали всякого рода излишества, а также дорогостоящие упаковки, «накрутки» к товару, повышающие его стоимость и по сути бесполезные. Но постепенно это слово распространилось на автомобильный, компьютерный и телефонный дизайн, где оно стало обозначать вполне функциональные дополнения. Недавно мне бросилось в глаза такое сочетание: «антенные прибамбасы для борьбы с помехами телевидению и радиоприему». Но здесь-то уж точно речь идет не о декоративных излишествах, а о практически ценных технических усовершенствованиях. Что же, шутливое словечко поменяет свой смысл на противоположный и будет значить: «необходимое дополнение к чему-либо»? Пожалуй, до такой метаморфозы дело не дойдет, но сама история слова «прибамбасы» отразила важный и вечный парадокс человеческого сознания, сформулированный Оскаром Уайльдом: «Я могу обойтись без необходимого, но без лишнего — никогда».
Что было главным для молодых людей во все времена? Одеться со вкусом, по моде, чтобы выглядеть достойно и не вызывать «ревнивых осуждений». Как тот самый Евгений, который «в своей одежде был педант».
Но с пафосом и упоением говорить об этом обычно не принято. Сложный и ответственный процесс одевания обозначается приземленно-грубоватыми глаголами: «прибарахлиться», «припонтиться», «прикинуться».
То же и с наименованиями одежды и обуви. Причем здесь язык особенно динамичен. Стремительно меняется мода, и так же быстро обновляются жаргонные наименования предметов мужского и дамского туалета. У дедов новые ботинки назывались «колесики со скрипом», у отцов — «коры», у внуков — «шузы».
В рассказе питерского прозаика Валерия Попова «Наконец-то!» героиня, балерина по профессии, беседует с подростком, прямо-таки помешанным на поисках фирменных джинсов. Всего на несколько лет он ее моложе, а лексика уже другая.
«— Да, — говорит, — нынче все дело в прикиде. Как ты прикинут, такая у тебя и жизнь!
— В чем дело? — удивилась.
— Ну, как вы говорите, в шмотках. А мы называем это — прикид».
Вот так пройдет десятилетие-другое, придумают юные люди совершенно новое словечко для своих одеяний и снисходительно разъяснят его старшим: «Ну, как вы говорите, прикид».
За новыми словами не всегда стоят новые смыслы. Иногда словечко появляется исключительно для того, чтобы как-то освежить, заострить, обновить давно известное. Так произошло и с молодежно-жаргонным «приколом». Шутка, розыгрыш, комическая история, смешной речевой оборот, каламбур, хохма, пародия, неожиданный выпад, эпатаж — все это вмещается в безразмерное понятие «прикольности». Сама метафора, лежащая в основе данного слова, отнюдь не нова: колкость всегда осознавалась как необходимое условие остроумия.
Приколы бывают сиюминутными, а бывают и долговечными. До сих пор достают нас своими виртуозными приколами Булгаков, Ильф и Петров, Высоцкий. Звание «прикольного мужика» сохраняется за Жванецким. Но можно ли назвать прикольными шутки Петросяна, Винокура, Задорнова и других эстрадников этого типа? Нет, в молодежной эстетике это всё попадает в беспощадную категорию «отстой». «Прикольность» несовместима со штампом, она требует новизны, изобретательности, верности духу времени. К подлинной «приколь-ности» стремится и журналист, придумывающий эффектный заголовок, и романист, ищущий неотразимый сюжетный ход, и поэт, творящий новые слова и ритмы. Легендарная формула Виктора Шкловского «искусство как прием» сегодня звучала бы «искусство как прикол».
Под знаком «прикольности» живет Интернет. Кликните заветное слово — и «Яндекс» предложит вам более трех миллионов документов на эту тему. Здесь даже объявлен конкурс «на самый прикольный эротический прикол».
Суть слова, пожалуй, даже не в его корне, а в приставке «при», в значении сближения. Мы все хотим общаться, но чтобы при этом не было скучно. Потому и прикалываем друг друга.
Причастие, совсем недавно ставшее прилагательным. И настолько частотным, что у многих уже вызывает аллергию. Формально оно узаконено толковыми словарями в значении «находящийся впереди, более совершенный по сравнению с другими», с пометой «разг.». Но никакой словарь, конечно, не может указать, сколько раз на дню допустимо произносить этот назойливый эпитет и до какой степени он может быть продвинут из разговорной речи в литературный язык.
Когда юный спартаковский фан на анкетный вопрос «Несколько слов о себе» отвечает: «Продвинутый кекс» — это можно понять. С некоторым усилием мы способны постичь и более заковыристую, но по сути тождественную характеристику: «мегапродвинутый кент». Но, если наш знакомый зрелого возраста скажет о своем отпрыске: «Он у нас такой продвинутый: владеет компьютером, английским языком и борьбой у-шу», — мы, пожалуй, невысоко оценим культурный уровень всего семейства.