Новый старый год. Антиутопия

– Это моя гордость. Я все-таки выгнал менял из храма. Помнишь, во что превратили демократы объект культуры? В заурядный базар! Я же вернул ему истинное назначение! – с особенным удовлетворением произнес секретарь обкома, когда машина свернула с проспекта.

Зрелище на самом деле было впечатляющим. Озаренный тысячами огней поочередно то вспыхивающих, то гаснущих разноцветных лампочек Дворец спорта сиял. От чего ближнее небо выглядело багровым, и его, как в блокадном Ленинграде, бороздили, перекрещиваясь, лучи дальних прожекторов, только они не выискивали вражеские самолеты, а просто создавали иллюминацию.

На ступеньках толпилась молодежь. Столько народу не собирали даже первомайские демонстрации во времена застоя. Юноши и девушки через четыре входа организованными потоками вливались вовнутрь сооружения, напоминающего по форме гигантскую черепаху. Их встречал огромнейший транспарант кумачового цвета. Метровыми белыми буквами на нем было начертано: «ФРОНТ – НАШЕ СПАСЕНИЕ!».

Секретарь обкома провел австралийца через служебный вход. Вахтер через стеклянную дверь увидел высокое начальство еще на улице и успел позвонить по телефону. И когда Константин Евгеньевич с гостем поднялись по лестнице, их уже встречала лучезарной улыбкой молодящаяся сорокалетняя администраторша в белой блузке и черной юбке. Ее щедро накрашенные глаза оценивающе осмотрели вошедших.

– Какая неожиданная честь, – ойкнула бальзаколетняя дама. – Если бы вы только могли догадываться, милейший Константин Евгеньевич, как мы вам рады.

– Добрейшая Антонина Ивановна, а вы все хорошеете и хорошеете. Время буквально не властно над вами. Если б я был молодым и неженатым, точно за вами приударил бы, – вернул реверанс Веселый и, не дожидаясь ответа, по-деловому спросил: – Кто у нас сегодня в правительственной ложе?

– Никого особенного. Одни ребята из молодежного обкома, – немного обиженно, как показалось Смиту, ответила администраторша.

– А вы не выступите в начале шоу? – спохватившись, спросила она Веселого.

– Нет. Я уже слишком много выпил, чтобы говорить перед аудиторией.

– А после? Мне, между прочим, товарищи из Москвы прислали настоящую «кристалловскую» водку, – предложила мадам.

– Нет, Антонина. Видишь, ко мне старый друг приехал из самой Австралии. Я ему должен показать нашу жизнь со светлой стороны. А то он у себя в Сиднее наверняка только плохое про нас слышал.

– Так мы и друга с собой возьмем. Сауна уже нагрета. У меня бухгалтер Люба как раз холостая. Настоящая русская красавица. Коса до полу. Раньше все иностранцы на нее падали, когда к нам еще ездили.

– Ты что мелешь, дура! – властно одернул ее Константин. – Он официальное лицо, прибыл в нашу страну с визитом государственной важности, а не ваши с Любашей перезревшие прелести тискать. Между прочим, он по-русски лучше нас с тобой чешет. Представляешь, в какое ты меня и себя положение поставила? За благоверным захотела?

Антонина Ивановна лишилась дара речи и осталась стоять как вкопанная, пока гости не удалились из виду.

– Костя, а ты никогда не задумывался над смыслом выражения «бабье лето»? – спросил австралиец своего спутника.

– Нет вообще-то. А к чему ты это спросил?

– Просто на ум пришло. Когда у нас, мужиков, начинается осень, женщины только входят в пору зрелого цветения. Отсюда и бабье лето. Теплая неделя в конце сентября перед наступлением холодов.

– Это ты про Антонину, что ли? Не стоит она твоей лирики. Это бывшая жена моего предшественника. Я когда у мужа ее в подчинении был, приходилось помогать ему исполнять супружеский долг. А когда его в лагерь упекли, помог ей за ним не последовать и на работу пристроил. Бедная женщина все порывается меня отблагодарить. Но мы лучше баб сегодня найдем. День Конституции – день проституции, не все ли равно? Как думаешь, австралиец? – спросил старого товарища Константин, пока они пробирались через толпу пэтэушников и студентов, стоящих в гардероб.

Георгий тем временем жадно вглядывался в лица этих молодых людей. Веснушчатые и бледные, смуглые и румяные, веселые и обиженные, одухотворенные и не очень, они ничем не отличались от их с Костей сверстников, какими они были четверть века назад. Так же ходили на дискотеки, так же помогали девчонкам снимать пальто и так же покупали им мороженое. Словно вернулась счастливая юность!

– Ты куда пропал, старик? – от ностальгических дум отвлек приезжего звучный голос бывшего друга.

Смит очнулся и стал озираться по сторонам. Везде сновали спешившие в зал юноши и девушки. Константина он увидел у стены на фоне красочного плаката, с которого молодой боец в каске, с волевым лицом, в одной руке крепко сжимающий автомат Калашникова, а другой пальцем указывающий прямо на Смита, взывал: «А ТЫ ЗАПИСАЛСЯ ВО ФРОНТ?» Секретарь обкома энергично жестикулировал бутылкой водки и целлофановым пакетом с пирожками.

– Пойдем быстрее. Скоро начнется. Начало – самое интересное, – сказал он и увлек Георгия за собой в ложу.