Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки»

«Даже самая сильная держава, самонадеянно бросившая вызов новой системе и вставшая на путь односторонних и произвольных силовых действий, неизбежно должна была встретить сплоченное сопротивление других государств и потерпеть фиаско. И действительно, начался небывалый подъем антиамериканских настроений во всем мире, поднялась новая волна международного терроризма и распространения ядерного и ракетного оружия».[85]

Ответом на эти вызовы становится постепенное превращение Америки в «нормальную» державу, выстраивающую свою внешнюю политику не на основе идеологических доктрин, а исходя из собственных национальных интересов.

Смена политических приоритетов США после 2006 года и отход от неоконсервативной парадигмы отразили более сложные процессы, происходящие в поведении Америки на мировой арене. Эти процессы, способные еще более сократить потенциал конструктивного лидерства, связаны с ответом американского государства на вызовы современной мировой экономики. Более подробно проблематика ответа суверенного государства на вопросы новейшего характера освещается в третьей части этой книги. Однако уже сейчас необходимо отметить, что, именно будучи наиболее вовлеченными в глобальные процессы, США ранее других держав испытали на себе их воздействие и принялись искать адекватные (или неадекватные) решения.

Как отмечает Джон Айкенберри:

«Падение авторитета США может быть связано с общим изменением духа американской политики, произошедшим на волне усиления национализма после завершения холодной войны».[86]

Этот национализм, ставший реакцией на ужесточение экономической конкуренции, проявляется в попытках не только создать для американского рынка особые условия защищенности, но и поддержать его при помощи специфических государственных инструментов. Ранее США могли выступать в качестве распределителя основных общественных благ – обеспечивали странам-союзникам «зонтик безопасности» и оказывали поддержку развитию их экономик.

В ответ на это другие государства должны были терпеть издержки американского присутствия и вмешательства как в моральной, так и в материальной форме. И такой размен выглядел для большинства партнеров вполне оправданным. Вооруженное вмешательство США в Индокитае воспринималось европейцами скорее как шаг, не направленный на получение конкретных материальных выгод, а основанный на необходимости противостоять советской экспансии. Отправляя сотни тысяч своих граждан умирать во вьетнамские джунгли, США вели себя несистемно для классических канонов европейской внешней политики. Да и отвечали они на совершенно несистемный вызов со стороны коммунистических идей, главным форпостом которых был Советский Союз.

Даже если вступление США в европейскую войну 1914–1917 годов, как отмечает, например, Тьерри де Монбриаль, и было основано на расчете, а не на эмоциях, идеи, которыми руководствовался президент Вудро Вильсон, были для Европы совершенно новыми и непривычными. И, что наиболее важно, ни в коей мере не напоминали классические со времен Фукидида принципы внешней политики крупного государства.

Сейчас США уже не готовы предоставлять общественные блага на прежнем уровне. Сохраняя солидное военное присутствие в нефтеносном Ираке, Америка требует от союзников по НАТО более активно включаться в поддержание порядка на совершенно неинтересных с экономической точки зрения афганских плато. Однако их требовательность повышается с каждым днем. Как пишет в своей статье «Переосмысливая национальный интерес» Кондолиза Райс:

«Наша способность усиливать мирное политическое и экономическое развитие слабых и плохо управляемых государств велика. Мы должны быть готовы использовать нашу силу для реализации этой задачи».[87]

Моральный гегемон – США – постепенно теряет свое превосходство и предпринимает все более резкие движения ради сохранения если не полного господства, то контроля над ключевыми странами и регионами, разрушая остатки феномена, который ученые-идеалисты называли на излете холодной войны международным обществом.