Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки»

Аналогичное сочетание призывов к миру с активными боевыми и оградительными действиями присуще в полной мере и российской политике. Анализируя причины затруднений в экономическом сотрудничестве с Европой, Игорь Юргенс отмечает:

«Российская бюрократия наряду с государственными интересами в „стратегических“ отраслях экономики отпугивает иностранные компании».[129]

Особенно заметна наступательная позиция российских властей в тех регионах и вопросах, где у страны были и остаются конкурентные преимущества. Энергетика, деятельность важнейших институтов международной безопасности и постсоветское пространство – согласно формальной логике, во всех этих областях Москве сейчас целесообразно оказывать на Европу конкурентное давление. Другое дело, что пока по большинству этих вопросов позиция России вступает в противоречие с политикой США. В результате возникает эффект двойного, если не тройного, действия. Во-первых, возникает иллюзия наличия общих российско-западных противоречий.

Во-вторых, в отношениях между Россией и Берлином, Парижем или Римом сохраняется определенная степень конструктивности. Практические противоречия идут помимо внешне весьма дружественных отношений и во многом списываются на негативный фактор американского присутствия. В-третьих, сами европейцы всегда имеют возможность спрятаться за широкой спиной Вашингтона, появляясь на арене только в момент однозначного триумфа. Именно таким образом выглядело в декабре 2004 года участие Высокого представителя ЕС Хавьера Соланы в разрешении политического кризиса на Украине и приходе к власти «оранжевой» коалиции.

Другим вектором наступления ЕС на постсоветском пространстве стало выдвижение в апреле 2007 года стратегии по отношению к региону Черного моря (так называемая Синергия Черного моря). Десятистраничный документ призван сфокусировать «политическое внимание» на основных направлениях деятельности Евросоюза в регионе Черного моря и развивать здесь взаимодействие по примеру средиземноморского сотрудничества, где применяется двусторонний подход, в центре которого отношения Евросоюза со всеми странами региона, но без упоминаний о совместных проектах между странами-партнерами вне ЕС. Таким образом, и на этом направлении Евросоюз предпринимает попытку замкнуть сотрудничество в регионе на себя.

Как бы то ни было, но, несмотря на всю эту суету, Россия пока сохраняет за собой серьезные ресурсы для влияния на позицию ЕС по важнейшим для европейских держав вопросам постсоветского пространства. Уверенно пресекаются попытки стран и институтов Евросоюза проникнуть в государства Центральной Азии или заключить сепаратный мир с режимом Александра Лукашенко. Несмотря на то что под давлением Германии Евросоюз отменил санкции даже в отношении Узбекистана, ничуть не смутившись мнением правозащитных организаций, влияние Евросоюза на это государство практически не выросло. Равным образом и интенсивные неофициальные контакты европейских дипломатов с представителями официального Минска также не привели к развороту Белоруссии в сторону от России.

Вследствие структурной слабости и разобщенности для Европы возможности собственного усиления лежат в плоскости инструментального использования многосторонних институтов и выстраивания системы двусторонних торгово-экономических режимов с ключевыми игроками, будь то метафизический план раздела Африки с Китаем или уже вполне настойчиво продвигаемая идея зоны свободной торговли с Украиной.

Весьма символична наиболее экстремальная версия такого подхода, обосновывающая приверженность ЕС многосторонним механизмам тем, что, как пишет Чарльз Грант, именно в таком формате

«... Европа может получить преимущество над своими партнерами».[130]

Несмотря на циничность, данный подход представляется вполне обоснованным, особенно если вспомнить о последней встрече «Большой восьмерки» на Хоккайдо. Тогда за столом заседаний этого, оказавшегося, впрочем, не самым эффективным для повышения управляемости миром, мероприятия вполне уютно устроился председатель Европейской комиссии Жозе Баррозу. Европейский чиновник, являющийся, по сути, наемным работником ровно для половины (Великобритания, Германия, Италия, Франция) участников саммита. И если бы не Лондон, позиция которого подлинно трансатлантична, каждая из стран ЕС и «восьмерки» одновременно получила бы плюс один голос в дискуссии.