Новый свет

Злыдень начал спускаться в подвал, а тем временем Коля Почечкин тихонько вынырнул из подземелья, и оба товарища незамеченными отправились в спальный корпус. О всех происшествиях Злыдень и Каменюка доложили Шарову. Помещение склада было тщательно обследовано. Дырку обнаружили, но предположение, будто в отверстие величиной с ладонь может пролезть даже самый маленький интернатовец, — это, по мнению знатоков, исключалось совершенно. Но как же объяснить загадку с голосами?

— Пить надо поменьше, — посоветовал на этот счет Злыдень.

— Я, Гришка, мало закусываю, вот от чего усе, — заключил Каменюка и щедро рассмеялся.

История оказалась действительно до конца неразгаданной, но кое-кто из ребят видел несколько раз, как Деревянно вместе со своим подопечным ели сгущенку. Директор вызвал обоих мальчиков, говорил с ними ласково и зло, но они невинно хлопали глазками и стояли на своем: интернатской сгущенки не видели. А те банки, которые у них в тумбочке нашли, им из дому прислали.

Шаров не верил. Надо сказать, он любил Славку и Кольку: и кто знает, может быть, а точнее, наверняка стал бы их, презирать, если бы они взяли да в ноги кинулись ему, да признались, да покаялись. Вместе с тем Шаров все же подловил Деревянко и Почечкина на других делах, и потому, оба мальчика вместе с Сашей Злыднем и Остапом, внуком Петровны (они вчетвером нарушили режим), попали под парлализацию.

— Вы оторвались от коллектива! — кричал Шаров на линейке. — Коррупцией пропитались! — Это мое словечко подхватил директор. — От вас сгущенкой за километр несет. Какой пример может подать наставник своему воспитаннику, если он опаздывает на дежурство? Нас не этому учат! Не по пути нам с тобой, Деревянко, не по пути, товарищи?! — обращался он к строю ребят.

— Не по пути! — орало общество. Гришка Злыдень плакал, не мигая поглядывал на сына. Петровна застыла с тряпкой в руке, не сводя глаз со своего Остапа.

— Мы создаем справедливое общество и не можем предоставлять привилегию отдельным! — кричал Шаров. — Не можем, ребята?

— Не можем! — буйствовала юность.

Из глаз Славы выкатились две слезы.

— Москва слезам не верит! — грозно сказал Шаров. — Надо своим личным вкладом подтвердить свою честное, и мы дадим это сделать нашим товарищам. Дадим, ребята!

— Дадим! — был ответ.

Волна плескалась в актовом зале, прогретом от страсти.,, дыхания, слез и напряжения. В этом единении рождена была новая сила, новый водопад захлестнул присутствующих, так что видны стали только одни головы, выкрикивающие нужные слова.

Я чувствовал: гнев Шарова и против моих установок направлен, и все косо на меня поглядывали: так тебе, фантазер полудурошный, порядки завел, шагу без разрешения детской власти сделать нельзя. И плакала моя рыцарская душа от этого накала, только волной слезы смывало, горькими брызгами вытравляло мою уверенность в завтрашнем дне. Я забился в самый уголок зала, где и подслушал грустный разговор Петровны со Злыднем:

Злыдень: Свое дитя не став бы так мордуваты.

Петровна: А мы, дурни, радовались: у контори будут робыть диты.

Злыдень: Ото за наши труды благодарности!

Петровна: Жди от них благодарностив!

Злыдень: Ну и хай сам на столбы лазе, а я уйду!

Петровна: А я, думаешь, за семьдесят карбованцив буду стяки цибарками выносить?

Меткий глаз Шарова нацелился в Злыдня с Петровной, вбуравился в их внутренние глубины, пробежался по закуточкам невидимым, разгадал настроение техработников:

— А вас, товарищи, прошу зайти ко мне, и немедленно.

Смахнув слезу, застывшую на ресницах, Злыдень, прошептал Петровне: «Ну, держись, старуха!» — и поплелся как ни в чем не бывало в кабинет Шарова. И шел вроде как насвистывая, и Петровна с плеча на плечо тряпку перекладывала, а как вошли они на парлализацию, так и замерли под пристальными взглядами Шарова и членов месткома.

— А вам кто с беспорядками разрешил мириться? Семьдесят шесть простыней мокрых сегодня насчитали! Разбудить ребенка вам трудно? Руки у вас поотсыхали? А вы, товарищ Злыдень, лампочками школу не обеспечили! Безобразие!

— Как вы можете, Петровна, так к детям относиться? — это Рябов, член месткома, сказал.

Наступила пауза. И от нее будто волна откатилась из кабинета и отмель песчаная засверкала.

— Что же вы молчите? — Шаров спрашивает.

— А шо казать? — подымает глаза Петровна.

— Как работать будете дальше?

— Будем стараться, — ответил Злыдень.

— Нет, я вас спрашиваю. Как работать будете? И дальше безобразиями будете заниматься?

— Не будем, — всхлипнула Петровна, тупо рассматривая свои натруженные руки.