Одновременно началась предвыборная кампания. Впервые свободным голосованием избирался парламент. Недавно основанная партия «Старые ценности» явно была наследницей партийной организации при хунте, которая тогда называлась «Партия национальной модернизации», играя, впрочем, подчиненную роль, о чем свидетельствовало хотя бы то, что организована она была только после путча. Офицеры ставили на государство и на военных, а вовсе не на партию и широкие слои населения. В отличие от прежней партии «Старые ценности» быстро набирали сторонников и не только из так называемых вечно вчерашних кругов (часто употребляемая, но крайне расплывчатая формула временного правительства и его главы Метцлера, от которого, как от историка, можно было ожидать более точных формулировок), но и из числа безработных, искателей приключений, разорившихся или близких к разорению мелких и крупных буржуа, а также, после облавы в «Арене», — из числа молодежи.
Мы же в своем анклаве были погружены в работу и накапливали усталость. Единственная реакция нашей библиотеки на события во враждебном внешнем мире заключалась в том, что Зандер пригласил наконец-то охранную фирму, чтобы обеспечить должную защиту от несанкционированных вторжений. Войти теперь мог только тот, кто знал код и у кого была соответствующая пластиковая карта. Не то чтобы революционное новшество: большинство зданий на территории были защищены именно таким или аналогичным способом, только Зандер до сих пор отказывался от него, считая, что это отпугнет потенциальных посетителей.
— Все это вы могли заказать у нас, — сказала, узнав об этом, Элинор, — причем со скидкой для своих, более эффективно и безо всяких пластиковых карт. Карты можно потерять. Карты легко скопировать. «Алиса в Стране чудес» еще два года назад разработала систему кодирования, которая гораздо надежнее обычной. Продажа этих систем составляет значительную часть нашего оборота. Процентов двадцать визитов Томми к клиентам в город связаны с инструктажем по этим системам.
Защищенные кодом и эксклюзивными пластиковыми картами, мы обработали последние триста томов. Каждый из нас то и дело совершал ошибку, о которой предупреждал Зандер в самом начале: мы начинали листать книгу там и сям — и все это заканчивалось чтением. Каждый по очереди призывал другого к порядку, когда тот погружался в очередной текст. Чаще всех нарушал порядок, конечно, сам Зандер, он чаще всех наталкивался на книги, которые читал в юности, а за день до открытия ему попалось то самое издание романа про миссис Дэллоуэй, которое он в четыре года обнаружил в каморке у воспитательницы детского сада.
В конце концов мы с Фродо стали бороться против соблазна углубиться в чтение, придумав игру. Фродо имел право прочитать только первую фразу каждой книги, я — только последнюю. «Чтобы открыть ящик стола, — читал Фродо, — необходимо использовать ручку как рычаг и одновременно нажать на ящик»; «Был прекрасный ласковый летний вечер, — читал я, — когда, преисполненные восхищения и участия, близкие предали его земле, и на его могиле выросла свежая, зеленая трава». «Долгие годы я ложился спать рано», — читал Фродо. Я в ответ: «И долгие годы я буду думать, что она жива — точно так же, как думаю обо всех, кого знал, — до того самого дня, когда мне станет известно, что ее давно уж нет на свете». «Джефферсон Стрит — это тихая улочка в Провиденсе», — снова Фродо. Потом я: «Падая, Лимес увидел среди огромных грузовиков крохотную помятую машинку, из окна которой ему приветливо помахали дети». А Фродо: «Около двух столетий назад в европейском сознании укрепилась мысль о том, что истину создают, а не находят». «Спектакль был чудовищный», — декламировал я. «Самым красивым из всех домов, в которых мне довелось жить в Германии, был первый», — читал Фродо. И опять я: «Несколько минут мы еще постояли, и густеющими хлопьями снег падал на живых и на мертвых».