Он снова был в Таллине, вблизи церкви Нигулисте. Острый шпиль, совсем не похожий на витиеватые луковицы православных храмов, устремлялся ввысь, словно намереваясь проколоть небо. Особенно ярко он выделялся на фоне приземистых домишек, что окружали церковь. Сам Весницкий стоял на одной из узеньких улиц Таллина. Он был не один - с ним стояла Аня. Она была страшно бледна, лишь её губы сделались необычайно яркими и контрастно выступали кроваво-красным пятном на белом лице. Девушка держала Весницкого за руку и тащила вслед за собой, к церкви Николая. Откуда не возьмись, появился и её отец, выглядел он испуганным, непохожим на себя, озирался по сторонам, лишь увидев дочь, несколько успокоился.
Весницкий почему-то упирался, не хотел идти за Аней. Тогда она его поцеловала в губы крепко-крепко. Весницкикого охватило вожделение без малейшей примеси стыда - во сне вообще не бывает стыдно - он ухватил Аню за руку и позволил увлечь себя. Астахов же семенил следом, не смея подойти ближе.
Чем ближе они подходили к церкви, тем хуже делалась погода: тучи медленно заволакивали небо, а рядом с солнцем светила бледная-бледная луна. Это тоже нисколько не удивило Весницкого, сейчас он мог думать только о том, как бы уединиться с Аней. Им навстречу шли люди, среди них был и Игнатий Платонович, сгорбленный и уродливый, каковым он никогда не был при жизни. Тело старика словно прогнило изнутри, губы сморщились, глаза впали, невозможно было понять человек ли, мертвец ли он. Ребятня, семенившая за ним, хохотала, ткала в его сторону пальцами, а он огрызался:
- Чего смеетесь - сами такими станете!
Весницкий проследил за Игнатием Платоновичем, пока тот не скрылся за углом, затем мысли учителя вернулись к своей ученице. Она влекла его, а отец продолжал семенить следом, не придавая значения тому, что Весницкий позволял себе ласкать его дочь.
Повеяло холодом, у одного из домов валялся полупьяный мужик, скрестивший руки на груди и энергично потиравший ладонями плечи. Он отчего-то стонал, словно испытывал страшную боль, звал кого-то, но никто не обращал на несчастного внимания. Поскольку валялся пьяница в тени шпиля, Весницкий не разглядел черт его лица, видно было лишь то, что мужчина весь в грязи, руки его безвольно болтались, словно бы жилы на них подрезали, а ног не было видно вообще, будто несчастный был по пояс зарыт в землю.
Они прошли мимо и крики стихли. Солнце спряталось, на небе осталась лишь луна, но своим блеском она теперь ничуть не уступала дневному светилу. Люди перестали попадаться, на улице остались лишь Астахов, его дочь и Весницкий. Вот вход в церковь. Двери распахнулись, наружу выскочил нарядно одетый Глеб. Увидев Аню, он всплеснул руками.
- Как же так! - воскликнул он. - Ты не готова. Никто из вас никогда не готов. Скорее.
Он спустился вниз, выхватил Аню из рук Весницкого и увёл в церковь. Астахов пошёл следом, лишь Весницкий остался стоять один и, хлопая глазами, глядел, как забирают его любимую ученицу. Обида и злость охватили его, но войти в церковь он отчего-то не решался. Лишь когда набежавшие тучи затянули луну, Весницкий отыскал в себе силы переступить порог храма.
Неф, в котором оказался Весницкий, был необычайно длинным, стройные ряды колонн казалось, уходили в бесконечность. Там, вдалеке, на границе существующей Вселенной, был различим иконостас и трое - Дмитрий, продолжавший держаться в стороне, Глеб и Аня, обнимавшиеся друг с другом. Весницкий догадался, что они женятся, побежал к ним, решив предотвратить свадьбу, но на его пути возникли скамьи, которых он поначалу просто не видел.