Новый век начался с понедельника

В конце следующего дня Платон, встретив счастливого Гудина, весь день прокатавшегося, сначала экспедитором, а потом пассажиром, сразу опустил того на землю, укоряя за отсутствие на рабочем месте:

– «Ванёк! Пока у тебя детство в жопе играло, и ты с Алёшкой катался на бибике, Надежде пришлось самой коробки таскать!».

На следующее утро Гудин сам первый зашёл к Платону, пытаясь оправдать своё вчерашнее не участие в офисных перегрузках коробок необходимостью сопровождать Алексея, на которой тот настоял. Невольно разговор перешёл и на личность отсутствовавшего провинившегося.

– «У Алексея к зрелости всё больше будет проявляться жидовское начало!» – начал разборку Гудин.

– «Да! А не только живот!» – согласился Платон.

И в этом он был прав. Алексей внешне стал похожим на знак $, при взгляде на него с правого бока: слишком сутулая спина с сильно выпяченным животом.

– «Любит он всё время всё указывать! Хоть хлебом не корми! Весь в папашу! Гений! А ведь яйца курицу не дрочат!» – возмущённо продолжил Иван Гаврилович.

– «Да! Яйца курицу не учат, даже, если они гусиные!» – согласился с ним, несколько уточняя, Платон.

– «Они со своим отцом просто злопыхатели какие-то!» – вспомнил вдруг что-то патриот Иван Гаврилович.

– «И антисоветчики!» – добавил коммунист Платон.

Платон искренне считал, что в советское время Алексей стал бы диссидентом, но не конструктивным.

А так он стал лишь антироссиянином.

Он хорошо уже знал все недостатки Алексея, не раз на них натыкался.

Как-то Платон целый час прождал в метро Ляпунова, привычно, как автомобилист, оправдавшегося:

– «Да я в пробку попал!».

– «Ну, ты её выбил?!» – намекнул Платон на затянувшиеся утренние любовные утехи коллеги, но не партнёра.

Алексей до такой степени был неаккуратен, что даже на работе не мог поставить ровно одну коробку на другую.

Со склада он забирал их не по порядку, из стопок, а как попало, снимая лишь верхние, чтобы лишний раз не нагибаться. Из-за этого Алексей однажды «сам себя чуть не высек».

Ему надо было отвозить большую партию коробок весьма солидному оптовику, даже на коробки которого наклеивался штрих-код. Платон, по обыкновению, приготовил коробки стопками по десятку. А Алексей, работая без занятого другим делом Платона с Гудиным, по своей привычке, стал брать коробки не вглядываясь в этикетки на них, срезая макушки всех стопок, в том числе без штрих-кода.

Хорошо ещё, что перед окончательным уходом на выезд, он озвучил Платону вопрос о количестве коробок со штрих-кодом, оставшихся на складе. А их ведь не должно было остаться ни одной.

Тут-то Платон и обнаружил промах коллеги. Не произойди этого, пришлось бы Алексею два лишних раза разгружать свою машину и из-за этого потерять целый день.

Но Платон, может как человек, в основном, западный, во всём любил справедливость, аккуратность, точность и порядок.

Поэтому старался ввести и навести их на вверенной ему территории. Возможно, что именно из-за этого некоторые безалаберные иногда считали его занудой.

– «В моей жизни никогда, даже ни одна падла не могла обвинить меня в плохой работе!» – на всякий случай подвёл итог для Гудина Платон.

Поскулив о своих «девичьих делах», партнёры разошлись не солоно хлебавши.

Вскоре все пятеро на Волге Алексея поехали в институт на день рождения их вышестоящей начальницы Ольги Михайловны Лопатиной.

По простоте душевной Надежда, как всегда, села рядом с водителем. Платон – сзади неё на место «босса», Гаврилыч – у противоположной двери, а Ноне досталась середина между перезрелыми мужчинами, ни то, ни сё.

Платон лишний раз утвердился в выводе, что Надежда и Гаврилыч и тут: два сапога – пара!

Гудин, считавший себя важной персоной, от незнания внутри автомобильного этикета всегда садился на переднее сидение к водителю, по праву, как считал Платон, занимая место ЧМО.

Ну, а Платону, по необразованности Ивана Гавриловича, а теперь ещё и Надежды Сергеевны, доставалось место главной персоны – правое на заднем сидении, которое он всегда занимал с удовольствием, про себя смеясь над неотёсанными своим самомнением коллегами.

Остановились около рынка и Алексей с Надеждой пошли покупать цветы. Чтобы остальным не было скучно, Алексей включил для них, как ему показалось, подобающую музыку.

Это были около уголовные песни Л.Круга. Пауза затягивалась.

Сидевшим на заднем сидении местным интеллигентам Платону, Ноне и Гаврилычу это порядком поднадоело, и Гудин, с одобрения коллег, начал вслух хаять исполнителя и его песни.