Новый вор

Хватит ли у народа и власти, которая также оказывается заложником зомбирования, способности к сопротивлению и созиданию? «Починка» мира, которой были заняты многие в стране советов и за ее пределами («Как нам реорганизовать Рабкрин?» «Как нам обустроить Россию?») оканчивалась провалом в неизбежную бездну, откуда голоса предупреждавших не были слышны, в некий экоцид и эхоцид, отсутствие отклика сверху. Виной тому своеволие либо рабская покорность народа?

Прабабка Перелосова из поколения синеблузочников, воспитавшая его, «в тридцатых годах ходила с комсомольцами по избам, плевала в иконы, наглядно показывая несознательным согражданам, что Бога нет. А когда вышла в начальство, гоняла колхозников высаживать в снег свеклу, как учил народный академик Лысенко. А потом вместо того, чтобы спасать отца, погибавшего в театральной студии ЗИЛа, прогуливалась по набережной под ручку с человеком со щелкающей фамилией, который потом застрелился. Неужели она тоже хотела починить мир?»

На самом деле в эпоху громогласного «ускорения» мало кто питал иллюзии на оздоровление, страна стала походить на перевернутого кверху тормашками жука на проселочной тропинке, не имеющего возможности самостоятельно подняться, ждущего помощи скрупулезного зоолога, который наколет его на булавку. «Почему русские герои так быстро и позорно сдали коммунизм, где их твердость? – размышлял Перелесов. – Концы не сходились. Или сходились, но не в метафизическом, а в материальном измерении – в точке, где героическую внеэкономичность коммунистического бытия Хрущев и Косыгин с его реформой вздумали, как гармонию алгеброй, проверить экономическими законами враждебного капиталистического мира».

Перелесов, окончивший колледж за границей, как и большинство детей новой элиты, анализирует себя и окружающих, безошибочно определяя законы мира власти, понимая невозможность существования в чиновничьей среде такого понятия, как покаяние. «Возможно, некоторых из них даже иногда посещала мысль, что если на руке часы ценой в годовой бюджет среднего российского городишки, то и смерть должна ходить где-то рядом, потому что смерть – верная (и вечная!) тень справедливости, ее высшая и последняя стадия. Но таких были единицы».