Новый взгляд на историю Русского государства

„Львовская летопись“, т. е. изданная Львовым в 1792 году, (с утратой оригинала) представляется для исследователя Московского летописания XVI века в высшей степени важною: несомненно, — говорит автор,— что ее протография, ее древнейшие редакции были посредствующими звеньями между некоторыми из дошедших до нас летописных сводов. Так, в части до 1518 года включительно она оказывается почти тождественною с Софийскою 2-ой летописью (Архивный список этой летописи оканчивается как раз на том месте, где другой список — Воскресенский начинает разниться с Львовским, т. е. на 1518 годе). В той же редакции она влияла на Никоновскую летопись, которая с 1518 года следует не трем, а только двум источникам, а с 1521 года уже только одному источнику — Воскресенскому своду[72]. В редакции 1533 года Львовская летопись была одним из источников Воскресенского свода. В ней сохранился летописный рассказ 1534-1560 годов, тождественный с тем московским сводом, на основании которого дополнены списки: Никоновский и Карамзинский (Воскресенской летописи)“[73].

„Русские летописные статьи Хронографа, — продолжает Шахматов,— известные главным образом по редакции 1512 года, извлечены из какого-то до нас не дошедшего летописного свода московского происхождения. Это ясно из последних статей редакции 1512 года, относящихся к событиям XV века, в которых, например, описана довольно подробно борьба Василия Васильевича с его дядей и двоюродными братьями“.

„Я думаю, — продолжает он далее, — что Хронограф составлен в России сербом (и именно Пахомием) в 1442 году[74].

Уже в первой основной редакции „Хронограф“ содержал русские летописные статьи, что особенно ясно видно из рассказа об убиении Батыя, несомненно находившегося в первоначальной редакции и принадлежащего перу Пахомия. В виду этого, я думаю, — продолжает автор, — что в основной редакции „Хронографа“ летописный рассказ доходил до 1441 или 1442 года, но что впоследствии к нему присоединен рассказ о дальнейших событиях, причем последовательный ряд редакций Хронографа довел его до 1508 года. Но каково бы ни было, впрочем, происхождение „Хронографа“, мы должны допустить существование и такого исторического памятника, где первоначальные статьи Хронографа были продолжены русскою летописью, доведенною до 1508 года“.

„Русский Временник“ дошел до нас, несомненно, в искаженном и неполном виде, так как список, с которого сделано издание, относится к XVII, а может быть и к началу XVIII века. Есть основания думать, что позднейший редактор извлек из него одни русские летописные статьи, оставив в стороне древнейшую часть „Хронографа“ (до статьи „О словенском языце и о русском“) и исключив из следующей затем части все статьи греческие и южнославянские. Так, в имеющемся у нас тексте „Русского Временника“ сохранилось несколько следов от исключенных позднейшим редактором статей не русского происхождения, например „О крещении Угров“ („Вдевше же Пионы, глаголемии Угри“ и т.д.), в конце которой та же ссылка на Бретанийский (Британский) остров, которою эта статья сопровождается в „Хронографе“. Точно также текст большинства известий XII и XIII века в „Русском Временнике“ вполне тождествен с текстом „Хронографа“ редакции 1512 года. Так, в нем помещено то же предисловие к умильной повести о „татарском нашествии“, как и там:

„Хощу рещи о друзи и братия, повесть, яже не точию человеки, но и бессловесные скоты, и нечувственное камение может подвигнута на плачь“.