Нож

Харри отвел взгляд от мигающих цифр, обозначающих этажи, посмотрел на Бернтсена и понял, что завидует своему коллеге. Трульс отличался выдающейся вперед нижней челюстью, выступающим лбом и хрюкающим смехом, из-за которого его и наградили прозвищем Бивис, которое никто, впрочем, не осмеливался произнести вслух, поскольку в Бернтсене, при всей его пассивности, чувствовалась скрытая агрессия, и именно по этой причине окружающие предпочитали лишний раз с ним не связываться. В отделе убийств Трульса не любили еще больше, чем Холе, но Харри завидовал не этому. Он завидовал полнейшему пофигизму Бернтсена. Он плевать хотел на то, что думают о нем коллеги, хотя, положим, это и самому Харри тоже было абсолютно до фонаря. Но Трульс обладал способностью складывать с себя любую ответственность, в том числе и моральную, за доверенную ему работу. О Харри можно было много чего сказать не слишком лестного, и он знал, что ему частенько перемывали косточки, но никто не стал бы отрицать, что он – настоящий полицейский. Это было одновременно его благословением и проклятием. Даже после того, как Ракель вышвырнула его из своей жизни, Харри, перешедший на преподавательскую работу в академию и формально уже не служивший в полиции, не мог полностью перестать быть полицейским, не мог позволить себе совершить чудесное свободное падение в анархизм и нигилизм, как это сделал Трульс Бернтсен. Никто не скажет Харри за это спасибо, но не страшно: он ведь и не искал благодарности, как не искал спасения, совершая добрые деяния. До встречи с Ракелью эта неустанная охота за самыми ужасными преступниками была единственной причиной, побуждавшей его вставать по утрам, и он был благодарен трудовому инстинкту, или как там это правильно называется, за то, что тот служил ему якорем. Но наряду с этим какая-то часть Харри скучала по полной и разрушительной свободе, желала перерезать якорную цепь и разбиться в волнах прибоя или просто исчезнуть в огромном темном океане.

Харри с Трульсом вышли из лифта и пошли по коридору с выкрашенными в красный цвет стенами, подтверждавшими, что они оказались на правильном этаже, мимо кабинетов в направлении открытого офисного пространства.

– Эй, Холе! – прокричал ему в приоткрытую дверь Скарре. Он уже дослужился до инспектора полиции и занимал бывший кабинет Харри. – Тебя разыскивает дракониха!

– Твоя жена, что ли? – спросил Харри, не замедляя шага, чтобы выслушать возмущенную, но наверняка не слишком остроумную реплику Скарре, если тот вдруг предпримет попытку ответить.

– Nice[10], – засмеялся, похрюкивая, Бернтсен. – Скарре – идиот.

Похоже, Трульс решил поддержать его, но Харри не ответил. Не хватало еще водить дружбу с этим типом.

Не сказав ни слова на прощание, Харри на пересечении коридоров свернул налево и вошел в открытую дверь кабинета начальницы их отдела. Склонившись над столом Катрины Братт, спиной к нему стоял мужчина. Его было легко узнать по сверкающему лысому черепу, обрамленному лавровым венком черных, на удивление густых волос.

– Надеюсь, я не помешал? Мне сказали, что меня искали.

Катрина Братт подняла глаза, а начальник полиции Гуннар Хаген резко обернулся, как будто его поймали с поличным. Оба молча смотрели на Харри.

Он приподнял бровь:

– Что происходит? Вы уже слышали?

Катрина и Гуннар Хаген обменялись взглядами. Хаген кашлянул:

– А ты разве знаешь?

– Ну а как же иначе? – удивился Харри. – Это же я ее допрашивал.

Харри решил, что, должно быть, прокурор, которому он позвонил сразу после допроса, чтобы договориться об освобождении отца Сары, в свою очередь проинформировал Катрину Братт. Но что здесь делает начальник полиции?

– Между прочим, я посоветовал дочери взять с собой адвоката, но она меня не послушалась, – сказал Харри. – А потом еще раз повторил рекомендацию перед началом допроса, но она снова отказалась, и это есть на пленке. Вернее, не на пленке, а на жестком диске, вечно я путаю.

Никто не улыбнулся, и тогда Харри понял: что-то не так. Сейчас он услышит плохие новости.

– Дело в отце? – предположил Харри. – Он… что-то сделал с собой?

– Нет, – ответила Катрина. – Дело не в отце, Харри.

Мозг Харри неосознанно фиксировал детали: Хаген предоставил вести диалог Катрине, коллеге, которая была с ним в дружеских отношениях. А она в присутствии начальника полиции назвала его по имени, и это было явно лишним. С чего бы вдруг? Подушка безопасности. В наступившей тишине Харри снова почувствовал, как в его грудь вонзается коготь. И хотя Харри Холе не слишком верил в телепатию и ясновидение, он понял: сейчас ему предстоит услышать то, о чем его все время предупреждали вспышки.

– Дело в Ракели, – сказала Катрина.

Глава 6

Харри перестал дышать. Он читал, что, надолго задержав дыхание, можно умереть. В таком случае смерть наступает не от недостатка кислорода, а от переизбытка углекислого газа. Среднестатистический человек может не дышать от тридцати секунд до минуты, а один датский пловец выдержал под водой больше двадцати двух минут.