Нож Равальяка

— Потому что верил, что он — орудие Господа. Его сумели убедить, что он Божий посланец. На Господа Бога не доносят. К тому же он был нетверд разумом. Экзальтированный фанатик свято верил, что освобождает народы от царства кривящего душой католика, сладострастника, отдавшего душу женщинам и сатане.

— Когда он шел на казнь, создавалось впечатление, что он приготовился к триумфу, думая, что народ встретит его приветственными криками... Но этого не случилось. И все-таки он не произнес ни слова. Почему?

— Потому что ему без конца внушали, что он не должен говорить ни слова, иначе он лишится воздаяния, которое уготовил ему Господь. Сравнятся ли несколько часов страданий с вечным блаженством избранных Господом?

— Понимаю. Ну а теперь расскажите мне вашу историю.

Изредка уточняя те или иные подробности, епископ слушал ее с глубочайшим вниманием, не прерывая. Д'Эскоман повторила еще раз все то, о чем уже не раз рассказывала. Она сказала, что из замка Верней посылались письма в Испанию и Голландию, что маркиза поддерживала связь с герцогом д'Эперноном, дружила с мадемуазель дю Тийе, рассказала о «голосах», которые слышал Равальяк, и о неутомимой коварной деятельности «добрых отцов» иезуитов.

— А королева? — спросил наконец епископ. — Вы думаете, что она знала об этих приготовлениях?

— Доказательств у меня нет... Но я уверена, что знала. Уверена, что существуют письма, посланные не самой королеве, но ее фаворитке, даме-чернавке, которая руководит всеми ее действиями. Больше всего заговорщики старались, чтобы убийство не произошло раньше коронации.

— Иными словами, Галигаи тоже причастна к заговору?

— И не она одна! Ее муж тоже! Он давным-давно имеет связи с Испанией и получает оттуда деньги.

Епископа Люсонского это ничуть не удивило, он улыбнулся про себя, но не стал делиться своими мыслями, и задал новый вопрос:

— Вы только что упомянули баронессу де Курси?

— Да, упомянула. Она не пожелала отвести меня к королеве, но, когда увидела, что стража схватила меня и повела в тюрьму, была ко мне очень добра.

— Вы познакомились с ней в доме госпожи де Верней?

— Да, но я не знаю, подозревала ли она о существующем заговоре. Вполне возможно, что да. Она умна, а нарочные с письмами приезжали все чаще и чаще. Впрочем, от нее постарались как можно скорее избавиться, и я думаю, что она не слишком огорчилась из-за этого. Конечно, она им мешала.

— Хорошо. А теперь я готов принять от вас исповедь.

— Мне нечего больше добавить к тому, что я уже рассказала вам, монсеньор. Только то, что я бросила на мосту моего маленького Николя, — прибавила она, и в голосе у нее зазвенели слезы. — Умоляю вас, поймите меня, я дошла до последней степени нищеты... Как бы я хотела узнать, что с ним сталось!..

Бедная женщина упала на колени и горько расплакалась. Монсеньор епископ Люсонский положил руку на ее склоненную голову.

— Я постараюсь что-нибудь узнать о нем, — пообещал он. — Пребывайте в мире, я отпускаю вам ваши грехи.

— Несмотря на то, что я не хочу примириться и продолжаю бороться?

— Никто вас не может принудить прекратить борьбу. Это касается только вас и Господа Бога.

Дав ей благословение, молодой епископ позвал тюремщика, и тот проводил его к выходу [33].

Спустя несколько дней Лоренце принесли приглашение явиться в суд. Неудивительно, что она ему не обрадовалась. С тех пор, как она приехала во Францию, она успела познакомиться с французским судом достаточно близко! Даже если на этот раз она не была обвиняемой, ей совсем не хотелось вновь оказаться перед людьми в красных и черных мантиях, которые будут донимать ее коварными вопросами. Она отправилась посоветоваться со свекром. Может, есть какая-нибудь возможность не являться в зал суда?

— Не думаю, — вздохнул барон. — Если вы скажетесь больной, то, во-первых, вам не поверят, а во-вторых, отправят сюда каких-нибудь очень важных судейских с вооруженным эскортом, чертом и дьяволом. И приедут к нам не в самом лучшем настроении...

— Вовсе не обязательно! — вмешалась в разговор мадам де Роянкур. — Я уверена, что они придут в прекрасное расположение духа после первого же обеда, угостившись вином из нескольких особенно любимых вами бутылочек.

— В своем ли вы уме, Кларисса? После такого обеда они у нас поселятся, и мы не будем знать, как их отсюда выкурить! Не беспокойтесь, я поеду вместе с Лори.

— Разумеется, и я тоже. Но где мы остановимся? Ваш несносный особняк все еще в лесах, а просить открыть для нас дом герцогини Дианы...

— Я бы не счел это неловкостью, но не вижу необходимости. Мы остановимся в хорошей гостинице, называется она «Гран-Сен-Мишель» и находится рядом с монастырем Больших августинцев, все судьи парламента располагаются там, когда во дворце на острове Ситэ идут работы. И потом мы же не на сто лет едем в Париж!

***