Нож сновидений

На сей раз Кэтрин ворчала не меньше Барасин. Но обе благоразумно молчали, пока не удалились настолько, чтобы Сильвиана не услышала ни звука. Эта женщина будет грозной противницей. Эгвейн надеялась, что айильский прием принятия боли сработает именно так, как утверждают Хранительницы Мудрости. Иначе… А думать иначе просто невыносимо.

Худенькая седоволосая служанка указала дорогу к комнате, которую она только что закончила прибирать, – на третьей галерее той части Башни, что отведена для послушниц, а потом, коротко и быстро присев в реверансе перед двумя Красными, заторопилась по своим делам. Эгвейн она даже взглядом не удостоила. Что для нее еще одна послушница? Эта мысль заставила Эгвейн сжать зубы. Нет, уж она заставит окружающих не смотреть на нее как еще на одну из послушниц.

– Погляди на ее лицо, – заметила Барасин. – По-моему, до нее наконец-то дошло.

– Я – та, кто я есть, – спокойно ответила Эгвейн.

Барасин толкнула девушку к лестнице, что уходила вверх в пустотелой колонне обнесенных балюстрадой галерей, залитых ярким сиянием убывающей луны. Внутрь ворвался порыв легкого ветерка – его шорох был единственным звуком. Все вокруг казалось таким мирным и тихим. Ни лучика света не пробивалось в щели под дверьми. Сейчас послушницы наверняка уже спят, не считая тех, кто припозднился с поручениями или заданиями наставниц. Для них все было тихо и спокойно. Но не для Эгвейн.

Крошечная каморка без окна ничем не отличалась от той кельи, в которой жила Эгвейн, когда впервые приехала в Башню: такая же узкая кровать у стены, сложенный из кирпича маленький камин, где теплилось пламя. Стоявшая на маленьком столике лампа была зажжена, но света от нее хватало только на то, чтобы освещать столешницу, и масло, похоже, было плохое, испортившееся, потому что от него исходил слабый неприятный душок. Обстановку довершали умывальник и трехногий табурет, на котором сразу же расположилась Кэтрин, поправляя юбки с таким видом, будто заняла трон. Сообразив, что сесть больше некуда, Барасин сложила руки под грудью и сердито уставилась на Эгвейн.

В комнате было тесно – для трех женщин она оказалась мала, но Эгвейн сделала вид, что ни Кэтрин, ни Барасин тут не существует и стала готовиться ко сну. Развесила на трех колышках, вбитых рядком в шершавую оштукатуренную белую стену, плащ, пояс и платье. Помочь расстегнуть ей пуговицы она просить не стала. Когда девушка положила аккуратно свернутые чулки поверх своих башмаков, Барасин уселась на пол, скрестив ноги и погрузившись в изучение маленькой книжечки в кожаном переплете, которую она, должно быть, достала из поясного кошеля. Кэтрин по-прежнему не сводила глаз с Эгвейн, будто ждала, что та в любой миг бросится к дверям.

Устроившись в одной сорочке под тонким шерстяным одеялом, Эгвейн положила голову на маленькую подушку, набитую отнюдь не гусиным пухом – это уж как пить дать! – и, чтобы расслабиться и быстрее и легче уснуть, выполнила несколько заученных упражнений. Девушка их так часто проделывала, что ей показалось: стоило ей едва их начать, как она уже погрузилась в сон…

…и воспарила, бестелесная, во мраке, что простирался между миром бодрствования и Тел’аран’риодом, над узкой брешью, разделяющей сон и реальность, безбрежной пустотой, наполненной мириадами мигающих искорок, – это были сны всех спящих людей в мире. Они плыли вокруг нее, в этом месте, где не было ни верха, ни низа, насколько мог видеть глаз; огоньки дрожали, гасли, когда сон кончался, и вспыхивали, когда он начинался. Некоторые из них Эгвейн узнавала с первого взгляда и могла назвать имя спящего, но она не видела того единственного сна, который искала, который был ей нужен.

Ей необходимо было переговорить с Суан, которая к этому времени, скорее всего, уже знает о случившейся катастрофе и которая, наверное, не уснет, пока ее не одолеет усталость. Эгвейн была полна решимости дождаться появления Суан. Но прежде ей нужно все обдумать и решить, что необходимо будет сказать. Столь многое изменилось с того момента, как Эгвейн пришла в себя. Столь многое она узнала.

Тогда она была уверена, что ей грозит скорая гибель, уверена, что сестры внутри Башни – это единое сплоченное войско под командованием Элайды. А теперь… Элайда считает Эгвейн пленницей, которую держат под надежной стражей. Пусть сколько угодно говорят, что ее вновь сделали послушницей. Даже если Элайда и верит в это, то Эгвейн ал’Вир – нет. Да и пленницей Эгвейн себя вовсе не считает. Нет, теперь она ведет битву в самом сердце Белой Башни. Будь у нее тут, в Мире снов, губы, она бы наверняка улыбалась.

Глава 1 Когда пробьет Последний час