Нож в сапоге. Том 1. Черный кот

— Он жертва! Он невиновен! — Грисельд не слышал себя. Вместо этого у его лица возникла чья-та безобразная физиономия, усеянная бородавками и редкими волосами на щеках и подбородке.

— Убе-е-ей! — Верещал пьяница прямо на ухо. — Убей его!

И Монро ударил безумца головой прямо в бороду.

— Не-е-т! — Рвал он связки, глядя на то, как нищий отшатнулся. — Не-е-ет! — Голос превратился в шипение. — Не-е-ет. — Он терял силы…

В это время, все было уже готово. Несчастный стоял в центре возвышения. На шее петля, а на лице застывший стеклянный ужас. Глаза его были заплаканы. Он смотрел на рычащую толпу, понимая, что все кончено.

Димар поднял две руки вверх:

— Тихо-о-о! — Слово громом пронеслось, влетев в каждое ухо, и толпа успокоилась.

— Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы показать преступному миру свои зубы. В этот день каждый из нас ликует. Каждый из нас торжествует. Мы — люди Офрорка не допустим разгула порочности и смертоубийства! Я хочу чтобы каждый подлый убийца этого города знал, что ему не уйти от правосудия! Закон найдет вас везде! Вас всех ждет эта участь! Мы — добрые люди этого славного города вам обещаем это!

Толпа взревела:

— Да-а!

Кто-то орал:

— У-убей! У-убей! У-убей! — Тут же подхватили остальные:

— У-убей! У-убей! У-убей! — Кричали вроде все, но один человек, тот, что знал правду, пытаясь из последних сил прорваться, рыдая хрипел:

— Не-е-ет…

Димар снова поднял две руки. Повисла тишина. И лишь где-то в двадцати метрах был слабый, угасающий шелест надежды:

— Не-е-ет…

— Господин, Ариан Гато. — Обратился к изможденному человеку Бенедикт Димар. — Вы обвиняетесь в ограблении и убийстве человека с особой жестокостью. Вы приговариваетесь к смерти через повешенье. Вам понятен приговор?

— Да, господин. — Ответил слабым голосом заключенный.

— Вы имеете право на последнее слово. Говорите. Мы вас слушаем. — Начальник стражи развернулся в сторону человека в маске, держащего руку на рукояти шестеренки, кивнул ему. Тот кивнул в ответ.

— Я хочу лишь сказать, — голос Гато был измученным, — что я лишь хотел спасти свою девочку, свою дочку. У многих из нас есть дети. Ради них мы готовы на все. В них наша слабость, но и в них наше продолжение. Мне очень жаль, что так получилось, но я не совершал всех тех злодеяний, за которые меня судят. Я лишь пытался спасти свою Сабрину. Моя дочь заболела, тяжело заболела. Я не знал что мне делать, и обратился за помощью к людям, которым, как я понял позже, нельзя доверять. Они предложили мне взять на себя ограбление какого-то алхимика, посидеть в тюрьме. Взамен Сабрина должна была попасть в лучшую больницу города. Там бы ее точно вылечили. А сейчас, я даже не знаю что с моей девочкой. И будь проклята та сука, что зовет себя Жанной! Когда я пришел на место встречи, там меня ждал труп человека. Я сказал этой Жанне, что не понимаю что происходит, а она сказала, что планы изменились, но сделка все еще в силе. И теперь я здесь задаюсь одним вопросом. Зачем все это? Как моя доченька, даже если она еще жива, будет дальше без меня? Она пропадет. И в этом виновата Жанна. Будь она проклята… — Гато закрыл глаза. Ему на голову надели мешок. Он вспомнил дочь, ее улыбку, ее первые шаги, ее смех. Он вспомнил, как она просила научить ее ездить на лошади. Вспомнил заливной луг, речку, где они ловили рыбу а потом плескались. Вспомнил ромашковый венок, что сделал для нее и надел ей на голову. Вспомнил все…

Палач крутанул механизм, и Гато провалился вниз. Он повис как тряпичная кукла. Вороны взмыли в небо. Хлынул ливень…

* * *

1.4

Фундамент для одного двухэтажного дома, что стоял особняком на южной окраине провинциального Офрорка, был заложен много лет назад одним заморским купцом. Дом имел крепкие, каменные стены, мог похвастаться массивными дверьми и окнами, а территория с идеально скошенной травой, была обнесена исполинским забором. На черных воротах с резным орнаментом высились две величественные горгульи, иногда встречающие гостей хозяина усадьбы. Большой редкостью было увидеть за металлическими створками хоть кого-то из жителей города. Купец мечтал уединения, и новый хозяин жилого строения тоже.

Через открытое окно на втором этаже послышалась первая нота, переросшая в медленный перебор. Пианист, разменявший пятый десяток, медитативно скользил по клавишам черного рояля. Его глаза были закрыты, мускулы лица то напрягались, то расслаблялись. Короткая прическа с проступающей из под темных волос сединой выступала дополнением к закрученным, пышным усам и фраку цвета смолы. Он качался взад вперед в такт печальной, минорной мелодии. В зале с мраморной отделкой не было никого. Только он, и прекрасная музыка. И только когда он закончил, открыл глаза, в дверь постучали:

— Можете войти. — Тихим, шипящим голосом произнес мужчина.

Вошедший был не рад, что оказался в этом блестящем, сверкающим дорогим камнем зале. Он был молод, хорошо сложен, одет в серый кафтан, имел глубоко посаженные карие глаза и нос картофелину. Набравшись смелости, мужчина произнес:

— Господин, я с хорошими вестями. Дело сделано…