Родился в Родне, в тридцать пятом уехал в Смоленск, поступил в железнодорожное училище, окончив его, какое-то время проработал дорожным мастером Первого локомотивного депо. С молодых лет увлекался футболом и посещал радиокружок. В сорок первом ушел добровольцем на фронт. Так как являлся радиолюбителем, естественно, был направлен в войска связи. Воевал на Юго-Западном, в сентябре сорок первого под Ленинградом попал в плен, после чего в составе группы советских военнопленных был направлен в немецкий город Дюрен в качестве кандидата в полк «Бранденбург‐800».
– То есть Зацепин добровольно решил служить немцам? – уточнил Веня.
Ермаков встал, подошел к шифоньеру и достал из него пачку американских сигарет «Кэмэл». Вынув сигарету, он помял ее пальцами, понюхал и убрал обратно. После этого полковник сел на свой стул и посмотрел Вене прямо в глаза.
– В тот момент, когда Аркадий сделал свое признание, моим первым побуждением было вывести его во двор и тут же шлепнуть по законам военного времени, но все оказалось не так-то просто. Когда Зацепин угодил в плен, у него, по его словам, было два пути. Первый – это пуля, второй – служба врагу. Однако Аркадий выбрал третий. Он сразу решил, что умереть он успеет всегда, но можно побороться за жизнь, не предавая Родины. Он догадывался, чем ему грозит поступление в разведшколу Абвера, и уже тогда решил хоть как-то послужить своей стране.
– И вы ему поверили? – Веня и не думал скрывать скепсиса.
– Не сразу. Говорю же, что первым моим желанием было расстрелять предателя, но то, что он сделал потом, заставило меня пересмотреть свое решение…
– И что же он такого сделал?
Ермаков нахмурил брови, было видно, что ему не так уж и просто восстанавливать в памяти и озвучивать события тех лет.
– Как я уже сказал, он рассказал не только о себе, но и о разведшколе в Дюрене; про то, как их потом направили в Каунас, затем посадили в самолет. Они высадились в составе диверсионной группы в районе поселка Шексна. У них было особое задание…
На то, чтобы поднять по тревоге дежурный взвод, у Николая ушло почти полчаса. Связь то и дело прерывалась, очевидно, из-за погоды. Оставив сержанта Голова у телефона, приказав ему поднимать по тревоге соседнюю часть, Ермаков взял из оружейки[6]
ППШ, вышел на улицу и закурил.Когда машина с бойцами подкатила к управлению и старший – молоденький лейтенант со смешными подкрученными усиками по фамилии Сидоркин – доложил о прибытии, Ермаков приказал посадить Зацепина в кузов и не спускать с него глаз. Сам же капитан тут же занял место в кабине и приказал двигаться. Снег все валил и валил, вьюга завывала, и «дворники», которые его водитель ни разу не выключил в течение всего пути, все равно не успевали разгребать падающие на лобовое стекло белые хлопья снега. Дважды они останавливались, и Ермаков вместе с бойцами дежурного взвода войск НКВД лично толкал застрявший в сугробе бортовой ГАЗ. Всякий раз, когда машина с ревом вылезала из сугроба, Николай принимался торопить сопровождавших его бойцов, те поспешно лезли в кузов, чтобы продолжить путь.
Сейчас машина в очередной раз набрала скорость, подпрыгивала и петляла по заваленной снегом дороге. Ермаков сидел в кабине, курил и, кусая губы, про себя чихвостил сержанта Голова за его тяжелую руку. Подумать только, и как он только додумался так шарахнуть по башке этого бедолагу. Из-за этого удара они потеряли почти полчаса, а, как уверял задержанный, им было нужно спешить. Твердой уверенности в том, что их не водят за нос и все это не какая-то провокация, у Ермакова не было, однако встревоженный взгляд и хрипловатый баритон задержанного почему-то подсказывал Николаю, что парень не врет.
Пока ехали, подпрыгивая на ухабах, Ермаков, анализируя услышанное от Зацепина, понимал, что действует довольно рискованно. А что, если этот парень врет и это тщательно продуманная диверсия? Что, если это спланированный ход врага, направленный на то, чтобы усыпить бдительность, отвлечь внимание и ударить совершенно не там, где было указано. Как же ему хотелось знать, что он поступает правильно.