- Он знал меня по тому времени, когда я служил в претории?
- Да. Но, к счастью для нас обоих, вы оба служили в разных когортах. Он знал тебя как человека, которого видел в крепости,, но он не установил той связи, которую установил я. Его тогда не было, но я видел своими глазами, как твоего бывшего трибуна схватили палачи императора. Взяв деньги у твоего отца, чтобы отправить тебя с ложным поручением, которое спасло тебе жизнь, этот болван рыдал, кричал и выкрикивал, куда тебя отправили по твоим фальшивым приказам, еще до того, как они подвергли его пыткам, чтобы подтвердить его слова. И этим местом была Британия. Британия была ключом к твоей загадке, Валерий Аквила. Трибун сказал палачам, что твой отец отправил тебя в Британию, в Шестой легион на севере провинции, а здесь вдруг появился центурион из Британии с потерянным Орлом этого легиона и отрубленной головой его командира. По видимому, твой отец отправил тебя в Шестой легион из-за каких-то особых предыдущих отношений, которые у него были с этим легатом, я прав?
Марк кивнул.
- Легат Солемнис был моим настоящим отцом. Аппий Валерий Аквила усыновил меня еще младенцем, чтобы избавить его от смущения и обузы, связанных с ребенком.
Дорсо медленно кивнул.
- Пот и вот последние кусочек головоломки аккуратно встал на свое место. И, когда я увидел тебя в таверне, с этим довольно характерным шрамом поперек носа, я понял, что пришло мое время встретиться с нашим Благословенным Митрой.
Марк непонимающе уставился на пожилого мужчину.
- Ты узнал меня, и все же решили прийти сюда, зная, что это станет твоим смертным приговором? Зачем?
Дорсо медленно покачал головой, потирая лицо рукой.
- Зачем я сам зашел в твою ловушку? Я устал, молодой человек. Устал совершать убийства во имя человека, который не достоин сидеть на троне, устал наблюдать, как мои коллеги-убийцы потакают своим больным фантазиям с невинными членами ни в чем не повинных семей. Я уже давно устал от всего этого ...
Он со вздохом оглядел выставленное в комнате старинное антикварное оружие.
- Раньше я приезжал сюда с легким сердцем, вне себя от радости, что у меня есть такая прекрасная коллекция оружия из самых примечательных периодов истории, как республики, так и Империи. Видишь это? - Он указал на длинный меч на стене слева от них. - Это клинок, которым был убит дакийский царь Децебал. Я купил его в прошлом году на свою долю от убийства особо богатого сенатора. Эта антикварная вещь почти неоценима, и когда я купил его, я был полон вожделения и гордости за то, что человек моего относительно скромного происхождения может владеть такой вещью ... - Он помолчал, глядя в пол, и покачал головой. - Но за последние несколько месяцев эта гордость превратилась в отвращение. Называй это религией, называй это совестью, но я больше не в состоянии получать удовольствие от сокровищ, купленных невинной кровью. По правде говоря, Валерий Аквила, я более чем устал. Я болен, болен сердцем, испытываю отвращение к самому себе за то, чему я позволил произойти у меня на глазах, не вмешавшись, чтобы внести хоть каплю достоинства в смерти стольких невинных людей. Я сам давно заслуживаю смерти, и предлагаю небольшую компенсацию за их страдания.
Дорсо на мгновение закрыл глаза, затем резко открыл их и бросил умоляющий взгляд на Марка.
- Тебе будет трудно в это поверить, но в глубине души я порядочный человек. Мой отец с самых ранних дней учил меня поступать достойно ... - Он махнул рукой на оружие, украшавшее стены вокруг них. - Но я позволил развратить себя своему желанию владеть историей Рима, чего я никогда не смог бы достичь на жалование центуриона. О, возможно, мне удалось бы купить один или два предмета из тех, что вы видишь перед собой, но я могу заверить тебя, что это лучшая коллекция оружия, которую ты найдешь где-либо в городе. Даже, нигде в Империи! Лицо преторианца, на мгновение осветившееся радостью от посещения своего частного музея, внезапно снова сменилось отчаянием. - И все это запятнано деньгами, заплаченными за кровь тех, кому вообще не нужно было умирать или подвергаться тем страданиям, которые они перенесли.
Он снова покачал головой, его губы скривились от отвращения.