Ножом в сердце - и повернуть на сто восемьдесят (СИ)

— Гермиона, хочу, чтобы ты кое-что знала. Не зависимо от того, что ты решила сама для себя, я, — он ткнул пальцем себе в грудь, делая шаг вперёд, — намерен помочь тебе любой ценой.

— Гарри, не смей об этом даже думать! Это просто…

— Ты меня не поняла. Я не спрашиваю у тебя совета или одобрения, Гермиона. Я лишь ставлю тебя перед фактом.

Он аппарировал без слов, оставляя её одну в неестественно умиротворённом уголке обычного парка, около одинокой лавки, засыпанной рыхлым снегом.

Гарри громко и быстро дышал, ступая твёрдым шагом по коридору Аврората. В голове вертелись слова, которые больно царапали где-то в районе затылка.

«Поттер, если у тебя есть мысли, как ей помочь, советую скорее воплощать их в жизнь. Только свет способен побороть Тьму, Поттер. Только ты можешь ей помочь. Действуй, потому что я не готов её потерять»

Он сунул руку в карман аврорской мантии, сразу находя небольшой клочок пергамента. Тот, который час назад всучил ему Малфой. Гермиона доверяла ему, а значит, у Гарри не было абсолютно никаких причин, чтобы не верить написанному. Поттер действительно единственный, кому под силу вытащить Гермиону из этого дерьма.

* * *

— Где вы были? Праудфут уже час ходит и брызжет слюной от злости. Кричит что-то о несоблюдении должностных инструкций, — Рон встретил Гарри и Гермиону в главном зале, где обычно проходят утренние планёрки, шёпотом сообщая им об текущей обстановке на рабочем месте.

Помимо него в комнате были Хопкинс и вышеупомянутый Праудфут, который сидел с красными щеками и мокрым носом, стреляя маленькими глазами в сторону Грейнджер.

— Мисс Грейнджер! Какая честь! Вы соизволили вернуться на рабочее место? — он выплёвывал слова, словно на языке вместо них у него было что-то горькое и противное.

— Выходила подышать свежим воздухом.

— Сомневаюсь, что после всего произошедшего на допросе, вы вообще имели право покидать территорию Министерства!

Чёрт. Гермиона уже и забыла, что произошло несколько часов назад. Но даже вспомнив об этом, она не почувствовала сожаления. Это чувство давно забыло дорогу к ней.

Вдруг с другого конца комнаты раздался громкий смех Хопкинса.

— Да после того, что она там устроила, уверен, теперь боггартом того ублюдка станет Грейнджер с окровавленным пером в руках. По делом ему. — Хопкинс создавал видимость лёгкости и беззаботности, сидя на столе и поставив ноги на стул. Он широко расставил колени, оперевшись на них локтями. — Ловко ты это проделала, Грейнджер. Сама придумала или надоумил кто? — он сощурил глаза, приподнимая левую бровь.

Гермиона проследила только за этой эмоцией, совершенно упуская из виду, как вдруг напрягся Праудфут, стоящий сбоку от неё.

Гарри же сел в кресло и молча наблюдал за происходящим, пытаясь понять, может ли кто-то из присутствующих быть причастным к приступу Грейнджер. Рождественский приём это слишком обширная и размытая информация. Единственное, в чём Гарри был уверен, так это в том, что Гермиона ни с кем не оставалась наедине в тот вечер. И если в тот день она контактировала с этой сволочью, он с вероятностью в девяносто процентов был работником Аврората. Поттер очень надеялся, что он не ошибается.

— Хопкинс, слава Мерлину, я достаточно находчива и без посторонней помощи, — Грейнджер отвечала абсолютно безэмоционально. Все эмоции остались в парке, зарытые в холодном рыхлом снегу.

— Да-а-а, это я знаю. Интересно, а какой у тебя боггарт?

— Явно не такой, как у тебя, Уэйн, — засмеялся Рон. — Очень сомневаюсь, что Гермиона боится тюремных надзирателей Азкабана.

Гермиона повернулась к Рону, сводя брови к переносице.

— Откуда ты знаешь, какой у него боггарт?

Рон запнулся, бегая глазами, натыкаясь то на Гарри, то на Гермиону, то на Хопкинса. Праудфут же в это время сидел тихо, как мышь, вжавшись в мягкое кресло.

— Так это… на рейде, когда мы нашли тебя без сознания. Там и увидел, Уэйн ведь первый тогда зашёл, — Рон запинался, глотая слова и звуки, но предложение закончил, практически полностью уверенный в себе.

Теперь Грейнджер повернулась к Хопкинсу. Его лицо до этого момента выражало высшую степень агрессии, но стоило Гермионе перевести на него взгляд, как он вдруг смягчился, растягивая губы в самой приторно сладкой улыбке.

— Спасибо, Уизли, за такое внимание к моей персоне. Что же, перейдём к допросу… — он быстро начал заговаривать всех присутствующих, отходя от, видимо, не очень приятной для него темы.

Рон последовал этому примеру, присоединяясь к обсуждениям меры пресечения Томаса Крэгга, перебирая заполненные пергаменты на столе. Все начали заниматься рабочими делами, и лишь Грейнджер стояла в стороне, обдумывая то, что было озвучено несколькими минутами ранее.

Она многое могла пережить. Многое могла стерпеть. Физическая боль для Гермионы стала привычным делом. Чем-то что иногда напоминало о том, что она до сих пор жива. Но боль, которую ещё способна была чувствовать её тлеющая душа, была в тысячу раз невыносимее. Это парализовало. Это камнем тянуло на дно самых мерзких, липких страхов.

* * *