Нравственная философия

Законное — можно сказать — богобоязненное доверие к себе ослабляется подлаживанием к большинству, стойкостью и «приноровлением к обычаям, до которых вам, в сущности, нет дела. Вот на что идут ваши силы, вот что лишает вас досуга, стирает все выпуклые особенности вашей природы. Здесь вы даете голос proи contraразных партий; там — как наемный трактирщик — кормите на убой друга и недруга. За всеми такими обстановками как трудно распознать, что вы такое на самом деле, не говоря уже о трате на пустяки наилучших способностей ваших. Но совершите дело, по природе свойственное вам, и вы тотчас на моих глазах выдвинитесь из толпы; совершите такое дело, и оно удвоит первобытные ваши силы».

«… Люди же до сих пор совершают свои добрые дела то в ознаменование своего мужества или своего голубиного сердца, то, будто как штраф, наложенный на них в наказание за то, что они не ежедневно являются на тот или другой общественный парад Они отделываются от него извинениями и взносом доброго дела, чтоб получить дозволение жить. Да какая мне стать извиняться, платить вам за то, что я живу? Жизнь дана мне не на показ вам, она дана мне, чтоб я жил ею».

«… Подлаживание(к известному кружку, партий, секте) не делает людей лживыми в том или другом случае: оно уже сделало их лживыми повсюду и навсегда. С ними, два не два, четыре не четыре; доходит до того, что всякое их слово становится нестерпимо, и не придумаешь, чем бы опять навести их на разум… Кто хочет сделаться человеком, тот должен отбросить подлаживание,кто хочет овладеть пальмою нетления, тот пусть не смущается названием добра, а тщательно доискивается, где и что Добро. Ничего нет святее безукоризненной честности духа».

«… Кроме подлаживания, опасение другого рода ослабляет в человеке доверие к себе, это — стойкость,то есть пристрастие к тем нашим словам и поступкам, за которые люди, не обладающие другим мерилом, возымели к нам почтение, которого нам лишиться жаль. Да зачем же мы носим на плечах голову, непрестанно мыслящую? Зачем, с другой стороны, обременяем себя чудовищном грузом памяти и боимся ей противоречить, — потому что ей известно, когда и как я выразил иное мнение. Мне кажется — правилом мудрости не опираться на одну память, даже в таких случаях, которые относятся чисто к воспоминанию, и что нам, напротив, нужно ставить прошедшее под сто'oкий обзор настоящего и жить каждым новым днем. Верьте движению вашей души! Если вы человек, высказывайте твердо и прямо то, что вы думаете сегодня, и столь же откровенными словами выразите и вашу завтрашнюю мысль, не беспокоясь о противоречии. Не пугайтесь, если в разнообразии ваших действий не окажется выдержки характера; довольно того, чтобы каждый ваш поступок был честен и натурален в свое время; если он таков, то и все прочие, несмотря на кажущееся несходство, примкнут к нему в стройности. Мнимые неравности исчезают на недальнем расстоянии или на небольшой высоте мысли: их сглаживает единство направления. Будьте простыми предшествовавшие поступки, сделанные просто, оправдают и теперешние ваши действия. Хорошее прошедшее служит защитою и дает силу поступать открыто, пренебрегая мнением посторонних».

«… Мы преисполнены действиями механическими. Вмешиваемся, Бог знает зачем, в дела всего света до того, что все светские добродетели, хвалы и жертвы становятся нам отвратительны. Дела любви составили бы наше счастье, но и на нашем благоволении лежит зарок. Тяжелы делаются для нас под конец и воскресные школы, и общества вспоможения бедным. Мы скучаем, мы томимся и — не угождаем никому».

«… Если мы расширим горизонт нашего зрения, то окажется, что все стоит на одном уровне: изящная словесность, законодательство, житейский быт, религиозные секты, — и что все это будто заслоняет истину».

«Заметим еще, что все наши ощущения и понятия обморочены Большие размеры вынуждают нашу почтительность; кроме того, мы таки присмиреем при одном слове деятельность.Это обман внешних чувств — больше ничего. Ум, убогий и скудный, может иметь сознание, что он ничто, если не владеет каким-нибудь наружным знаком отличия: квакерским платьем, местечком в собрании кальвинистов или в обществе филантропов; порядочным наследством, видною должностью и т. п., удостоверяющим его самого, что он нечто значит. Но ум, живой и могучий — обитатель солнца, а в самой своей дремоте — властелин мира. Мыслить — значит действовать. Мы же называем бездейственным поэта, потому что он не председатель, не купец, не водовоз».

«… Пора бы, наконец, человеку узнать себе цену! Что же, в самом деле, разве он какой пролаза, подкидыш, незаконнорожденное произведение этого мира, который весь принадлежит ему? Ему ли прятаться и озираться по сторонам?»

«… Верь в самого себя! чье сердце не затрепещет от рокота этой звонкой струны?»