Нравы четы Филипп

- Нет у нас привычки встречать на вокзалах, - говорит смущенный Филипп. - Да я думаю, что он не приедет. Он был бы уже здесь.

Филипп глядит на часы и высчитывает в уме время, а я слышу звон колокольчиков.

- Слушайте, - говорю я, - это он.

- В почтовой карете? Удивительное дело, - говорит Филипп.

Мадам Филипп встает с места, и спицы, воткнутые в носок, шевелятся, как усики потревоженного насекомого.

Филипп открывает дверь и глядит.

Это не Антуан, это фермер, который любезно согласился доставить Филиппу адресованную ему посылку, - ее передал на вокзале какой-то человек.

Мадам Филипп, стоя на коленях, развязывает пакет: в нем штатская одежда Антуана. Он должен был принести ее сам, когда пришел бы в отпуск.

- Значит, он не придет, - говорит она.

- Может, - замечаю я, - есть какое-нибудь письмо внутри.

- Нет.

- Посмотрите получше.

- Ничего нет.

- Ясно, вы получите завтра письмо от Антуана. Он вам объяснит, почему не приехал, и поздравит вас с Новым годом.

- Возможно, - говорит Филипп.

Мадам Филипп раскладывает и перетряхивает одежду: штаны, пиджак, мягкую шляпу, галстук шнурком и несколько грязных кальсон.

- Вот, - говорит она, - все тряпки, которые были на нем, когда он от нас уехал. Прямо можно подумать, что он умер.

III

Так как я просил Филиппа меня предупредить, он прислал мне телеграмму: "Свинью режу субботу". Двенадцать часов езды по железной дороге, и вот я у Филиппов.

- Все идет хорошо? - спрашиваю я.

- Да, - отвечает Филипп.

- А где она?

- В конюшне, не привязана.

- Спокойна?

- Она спит уже двое суток. Я ей не даю есть. Лучше резать натощак.

- Она такая тихая, - замечает мадам Филипп. - Я прогуливала ее вчера по двору. Не думала я, что загоню ее обратно одна. А справиться с ней было легче, чем с овцой.

- А сколько она весит?

- Двести семь фунтов.

- Да, это вес!

- Сносный, - говорит Филипп. - Думаю, будет неплоха... Я купил ее у знакомого фермера, который откармливал ее ячменем.

- Только бы завтра была хорошая погода!

- Ветер повернул на север, будет сухо, а если еще ночью подморозит самая погодка резать свинью.

- Все готово?

- Да. Я оставлю дома сынишку, Пьера. Он не пойдет работать на реку и нам поможет,

- Я вам тоже помогу.

- Мы с соседкой будем делать колбасы, - заявляет мадам Филипп.

- В котором часу вы ее подымете?

- Свинью-то?

- Да.

- Как солнце взойдет.

- Покойной ночи, - говорю я. - Идите спать и набирайтесь сил.

- Я рад, что вы приехали, - замечает мне Филипп. - Я доволен, что буду резать ее при вас.

На другой день в семь часов утра он постучал ко мне в дверь, и я оделся при солнечном свете, который проникал через каминную трубу. Филипп надел чистый передник. Он уверял меня, что нож его режет хорошо. Он расстелил на земле солому. Мадам Филипп и соседка ходили растерянные, а он был серьезен.

Я и Пьер, заложивший руки в карманы, пошли за ними до конюшни. Он вошел один, держа веревку, а нас оставил у дверей. Мы прислушивались.

Я слышал, как Филипп отыскал свинью и заговорил с ней. Свинья ворчала на него, но не проявляла ни удовольствия, ни беспокойства.

Опытный Пьер объяснял мне все, что там происходит.

- Отец, - сказал он, - завязал ей на ноге узел.

Свинья начала сердиться. На этот раз она захрюкала так громко, что собаки во дворе ей ответили. Я понял, что она вырвалась и Филипп не может ее найти.

- Дайте свету, - сказал Филипп.

Я быстро приоткрыл и захлопнул дверь, потому что увидел свиной пятачок. Я сказал Пьеру, чтобы он держал свинью, как надо. Но охота длилась недолго. Филипп загнал свинью в угол конюшни и после короткой схватки укротил ее.

- Открывайте! - Его крик слышался среди отчаянных воплей животного.

Оба они вышли из конюшни. У свиньи на задней ноге была веревка, которую Филипп держал высоко в руке, и было приятно смотреть на свинью, такую свежую, чистую, будто она только что умылась. Наше присутствие и дневной свет удивили ее. Она бросилась было бежать, остановилась и перестала вопить. Она сделала несколько шагов, ей показалось, что она свободна. Она задыхалась и стала обнюхивать все вокруг. Но Филипп передал веревку Пьеру, схватил свинью за уши, опрокинул ее, визжащую и болтающую ногами, на разбросанную по земле солому. Женщины держали - одна полотенце и нож, другая - таз, чтобы собирать кровь. Пьер схватил ногу и крепко ее держал, а я ходил вокруг них.

Филипп, держа нож в зубах, уперся коленом в свинью и пощупал ее жирную шею.

Пьер перестал смеяться и стал серьезным. Женщины замолчали. Распростертая на земле свинья отбивалась слабее, но визжала она изо всех своих сил и прямо-таки оглушала.

- Давай сюда таз, - сказал Филипп своей жене.

- Пододвиньте лоханку, - обратилась мадам Филипп к соседке. - Я вылью из таза, когда он будет полон.

- Мне стыдно, - сказал я. - Один только я ничего не делаю.

- Надо же, чтобы кто-нибудь смотрел, - возразил Филипп.

Он кольнул кончиком ножа то место, которое наметил пальцем, и погрузил нож. Он погрузил нож чуть-чуть. Нож вошел так легко, что, казалось, свинье это было приятно. Я ждал, что свинья завопит еще больше. Ждал самого страшного неистовства. Но свинья не шевелилась и только потихонечку жаловалась.