Расчет лукавого лейб-медика оправдался. Прошло почти два года, прежде чем королевская черепаха, дар самого Монтецумы VII, прибыла, наконец, в Версаль в сопровождении сына гуронского вождя, облеченного соответствующими полномочиями. Разумеется, подлинная цель посольства была окружена строжайшей секретностью, ибо по законам племени лишь старейшины и посвящаемые воины допускались к таинствам черепашьего культа, да и король не желал излишней огласки. Индеец своей жреческой властью назначил Тортю почетным старейшиной, а Луи — почетным молодым гуроном, после чего все должно было пойти, как по маслу. Однако дело приняло неожиданный оборот. Молодой вождь, пораженный чарами любовницы короля (увы, в последнее время лишь номинальной!), прекрасной Эльвиры де Монпансье, то ли в обмен на ее благосклонность, то ли уже потом, разомлев от непривычных французских утех, проболтался о черепахе. Это бы еще ничего, если бы тайным воздыхателем Эльвиры не был молодой литератор по имени Мари-Франсуа. Чтобы опровергнуть распускаемые недоброжелателями слухи о том, что в нем больше Мари, чем Франсуа, и упрочить свою репутацию отчаянного фрондера, он решил сделаться любовником королевской фаворитки. Спрятавшись по своему обычаю в спальне Эльвиры, он подслушал рассказ гуронского вождя и, когда тот ушел, бросился к ее ногам. Он высмеял басни о чудодейственном тотеме и на пари вызвался подменить его обыкновенной черепахой с парижского рынка по десять су за штуку, если в случае удачи Эльвира согласится принадлежать ему. План был дерзким, но зато обещал одним выстрелом устранить обоих соперников: индейца — путем дискредитации его магических претензий, Луи — путем перекрытия спасительного источника сексуальной энергии. И, last but not least, тем самым наносился сдвоенный удар по основам религии и абсолютизма. Достоинства этого плана, а, возможно, и волшебной черепахи, стали сказываться немедленно: страстная Эльвира, распаленная всем происходящим, не отпускала молодого прожектера до рассвета, так что весь день он проспал, как убитый, и лишь на другое утро приступил к исполнению своего замысла.
Мари-Франсуа явился к гуронскому послу с наскоро сочиненной одой, совершенно завоевал его расположение, стал бывать у него и вскоре без труда подменил черепаху. О результатах этого эксперимента судить трудно. Король, поевши черепашьего супа, вскоре заболел и отошел в лучший мир, не забыв, тем не менее, в последнюю минуту отдать приказ о заключении хитроумного лейб-медика в тюрьму. Однако post hoc non est propter hoc, и вообще неизвестно, чем кончилось бы дело, если бы не вмешательство юного Вольтера, ибо это был не кто иной, как он, тогда еще не сменивший свое настоящее имя, Мари-Франсуа Аруэ, на псевдоним, который ему суждено было прославить в качестве великого просветителя. Между прочим, его виды на мадемуазель де Монпансье осуществились, но не с той безраздельностью, на какую он претендовал, ибо она продолжала видеться, а затем и обвенчалась с молодым индейцем, решившим в связи с этим навсегда остаться в Старом Свете. Впрочем, после смерти короля интрига с Эльвирой потеряла для Мари-Франсуа программную остроту, и он с облегчением перешел на роль друга дома, установив ровные отношения как с мужем, которого он в дальнейшем вывел в повести «Простодушный», так и с женой, чья пестрая биография послужила материалом для приключений героини «Кандида». Охладел он и к черепахе, которую вскоре подарил своему новому знакомцу Ибрагиму, тоже экзотического происхождения, на сей раз африканского. Безо всяких купюр (в отличие от версии, скормленной доверчивому гурону, так никогда и не узнавшему о подмене) он поведал Ибрагиму о черепахе и ее сверхъестественных атрибутах, в каковые тот, будучи потомком абиссинского негуса, свято уверовал». — Рассказчик остановился, чтобы перевести дух; его попутчица тоже молчала, видимо, потрясенная услышанным.