Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы

После этого… ммм… даже не знаю, как назвать — назову «казусом» («случай» на латыни), вот после этого «казуса» я предпринял попытку реабилитироваться. И я был реабилитирован. Знаете, кем? Своей любимой мамой, которой я на день рождения, 15 сентября 1993 года, преподнес такой же подарок — веник! И до сих пор в семейном архиве хранится фото, где мамуля за праздничным столом сидит с подарком от меня! И мне, как это ни странно, по прошествии многих лет греет душу тот факт, что угадали мы таки с подарком, но в силу своих неокрепших мозгов, тогда, в далеком теперь 9 классе, мы не понимали, что непредвиденность имеет большую силу, нежели обыденность. Короче говоря, мы не понимали того, что «нет правил без исключений». «И это единственное правило без исключений» (А. П. Никонов).

На второй опус меня натолкнула историческая роль Томаса Торквемады. Вообразите только, как мог, в сущности, ненормальный человек не одно столетие держать в страхе весь католический мир? Испанская инквизиция была учреждена папской буллой в 1478 году, а первое аутодафе состоялось в 1481 году. И только спустя несколько веков пытки были прекращены также указом на уровне главы Католической церкви.

Информацию о том, что из себя представляет родоначальник великой инквизиции, можно найти в разных открытых источниках. Мне стала интересна эта фигура, и я прошерстил немало статей и очерков, пытаясь найти, вернее, почувствовать, настроения людей, которые не решались противостоять беспределу. Явным психическим отклонением можно считать постоянные страхи этого человека, одержимого в старости манией преследования. Так, может быть, он сам сомневался в благоденствии своих поступков? Иоанн IV постоянно прибегал к помощи священнослужителей, чтобы смыть с себя людскую кровь или найти поддержку церкви в правильности своих решений. В любом случае, налицо исторический факт — европейский народ пляшет под дудку полоумного скомороха, захлебываясь в собственной крови.

Третий случай произошел на Ярославском вокзале. Ожидая поезда, в котором прибывала моя мама, я наблюдал за кучкой грязных бомжей — завсегдатаев площади трех вокзалов. Среди них заметно выделялся один, который сидел на перилах, возвышаясь над своими собутыльниками, толпившимися вокруг, и отдавал указания, тыча вдаль «полководческим» перстом. Кого-то отправил рыться в отходах, кому-то приказал догнать респектабельного господина и выпрашивать у него деньги. Один из оборванцев на моих глазах принес пакет тряпья, который предводитель вырвал с громкими матерными криками, после чего, покопавшись в содержимом добычи, выудил спортивную шапку и тотчас напялил на голову.

Я стоял неподалеку и, наблюдая за их возней, курил. Больше всего меня занимал вид раболепствующих бомжей, которые, получая пинки, раскатисто смеялись и преданно смотрели снизу вверх на своего вожака. Оказывается, и в группах людей самого низкого статуса, бродящих по улицам, тоже есть субординация и зачатки социальной иерархии, а следовательно, их отношения определяются не только «братством стакана», но и четко выраженной структурой подчинения.

Попробую объяснить, с какой целью я привел именно эти три истории и что их между собой объединяет.

Мироздание, как ни странно, зиждется на расшатанных подпорках; этим его сущность и притягательна для меня лично. Как можно ходить на прогнивших ходулях, которые вот-вот сломаются — одному только богу известно. Пока. К сожалению, проблемы общества не только в XX–XXI веке, но и раньше, интересовали лишь одну женщину, имя которой Социология! Ну вот, скажете вы, опять начал заваривать свою «бодягу». Кто лечит кожные заболевания? Правильно, дерматолог. А кто вырезает наросты в сознании общества? Правильно, социолог!

«Мир стоит на великих глупцах…» Высоцкий сознательно позволил себе такой оксюморон, чтобы в два слова уложить то, для чего в процессе эволюции мало кто мог «выделить» место у себя в голове. Пусть «оксюморон» — это сочетание несочетаемого, в «клиническом» случае творчества Владимира Семеновича понятие «великий» и определение «глупец» удачно соседствуют, чему подтверждение (слабенькое, неуверенное) можно найти в двух моих первых примерах выше. Чем же они отличаются? Просто во втором случае «мир», который стоит на «дяде Томасе», — это огромный католический мир, а в первом тот, что опирается на Наташу Ивченко, — это всего лишь мирок — г несколько человек 9 «а» класса.

Однако двух этих людей разделяют не только столетия, но и уровень интеллекта, который и выражается своим распространением на определенное количество людей.