Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы

— Странно, странно! Неужели не боитесь? Ей богу, после того, что мы наслушались, аж не верится.

Она только посмеялась и стала рассказывать, как ее младший внук просил купить ему подарок.

— И вот, значит, пристал ко мне: купи да купи… Игрушка таг кая. Этот, как его… «Человек-паук».

Мы с Филиппом так и покатились со смеху. Слишком чудно было слышать сочетание «человек-паук» из уст старушки. Все равно что Лермонтов сказал бы: «Вчера, господа, я, знаете ли, новенький айпод приобрел». Как быстро мы все-таки уживаемся со странными вещами и именами своего времени! И только услышав расхожее понятие современности от человека другого поколения, вдруг осознаешь, что «человек-паук» действительно звучит анекдотично.

— Валентина Петровна, а сколько вам лет?

— Шестьдесят девять. Ага, вот тут поставьте под калиткой… Да уймись ты! — прикрикнула она на неистового заливавшегося пса за забором. — Ишь, переживает за хозяйку-то.

— Знаете, мы сегодня много раз пытались помочь донести женщинам тяжелые пакеты. Разным женщинам: были там и двадцати-, и тридцати-, и сорокалетние. Ни одна не согласилась, Валентина Петровна. Сумки были тяжелы, но страх и предрассудки были еще тяжелее, понимаете? Они забыли, что так бывает, и ничего, кроме угрозы своим чертовым сумкам, в наших предложениях помощи не видели.

— Боятся, да? — хохотнула бабушка. — Эх, ребята… Спасибо вам.

— Да это вам спасибо, Валентина Петровна. Вам! Вы из них всех оказались самой молодой. Они все давно усохли, завяли, скукожились в безжизненные тени. А вы, уж точно насмотревшись всяких гадостей вдоволь за свою жизнь, тем не менее, продолжаете верить людям. Вы молоды, понимаете?

Хотя, может, я зря так распалился? Может в свои двадцать — тридцать — сорок Валентина Петровна отреагировала бы аналогично большинству? Если так, то жуть продирает от мысли, что только долгие семьдесят лет, одолевающие хвори и одиночество научат, наконец, нормально относиться к нормальным вещам. Но я не хочу в это верить. Я лучше уверую в человека-паука.

А в Коньково, на улице Островитианова, меня поджидал еще один жизнеутверждающий подарок.

— Здравствуйте! Помочь?

— Ой, молодой человек, действительно — помогите мне!

Сухонькая женщина азиатской внешности протягивает мне свою сумку. Внутри — планетарный арбуз килограммов эдак на пять.

Я даже глаза протер.

— Послушайте, — говорю, — вы мне точно не приснились? Вы вот так сразу разрешаете мне донести вашу сумку? Вы не боитесь меня? Вы верите, что я не украду ваш арбуз? Так не бывает! Это все подстроено! Где скрытая камера?

Она смеется.

— Не боюсь. И арбузом могу поделиться. Я — Гуля, кстати.

И я рассказываю Гуле все. Просто все.

— Так почему они все-таки боятся? — венчаю я свой монолог.

— Не знаю, — качает головой добрая женщина. — Боятся, потому что у нас преступность высокая, как говорится…

Никогда не знаешь, где и при каких обстоятельствах в неразберихе жизни тебе блеснет истина. Сказать точнее, чем сказала она, — невозможно. «Как говорится»… Именно как говорится, как воспринимается, на что обращается внимание — так и получается. Но если даже школьницей Настей, бабушкой Валентиной Петровной и Гулей с Островитианова в этом городе исчерпывается список женщин, сохранивших в себе веру в лучшее, — то мы еще поборемся. Мы еще замолвим свое слово вопреки. Мы еще покажем, как делается.

С кем вЫ?

Теперь небольшая историйка для кульминации, на десерт. Вечер, окрестности станции метро «Серпуховская». Из сумерек материализуется силуэт знакомой типологии: грузная пингвинья поступь, надсадное дыхание и два живописных пакетища в руках — Российская Женщина.

— Шарк-шарк, шарк-шарк…

— Добрый вечер! — приветствуем мы с Филией этот памятник удручающей действительности. — А разрешите вам помочь донести!

— Шарк-шарк, шарк-шарк… кхе-кхе…

Не слышит. Где-то я читал, что тибетские монахи умеют входить в особую разновидность нестатической медитации. Это состояние вызывается специфическим ритмом дыхания, определенным размером шага и внутренней концентрацией на своих ощущениях.

И тогда они могут творить чудеса — преодолевать десятки километров в режиме скорохода без существенного утомления. Но в таком состоянии их ни в коем случае нельзя тревожить и каким-либо способом мешать — резкий переход обратно во внешний мир грозит тягчайшими последствиями для психики и здоровья медитирующего ходока.

— Женщина, здравствуйте! Давайте мы вам подсобим.

Она будто налетает на стену.

— А? Ой! Эт-та… — И лупает глазами, в которых шок неожиданного пробуждения сменяется страхом. Ну а как же! Вечер, полупустая улица, два явно маящихся от безделья молодых лба… Естественно, это конец.

— Мальчики, мальчики… — бормочет она. — Не надо, а? Ну не надо…

— Вы, главное, успокойтесь, — внушаемым мы ей тоном терпеливого учителя и даже отходим на шаг, чтобы не нависать. — Мы хотим вам помочь донести эти тяжелые сумки. Только и всего, понимаете?

Но она, выдавливая из себя судорожную улыбку, перекладывает пакеты в одну руку, а другой лезет в карман, продолжая что-то сомнамбулически лопотать.