Ну все для человека!

Моя жена пошла искать себе мужика! Да! Думала, так просто! Думала, щас к ней кинутся все, будут цветы дарить, будут прыгать, скакать. Кто выше. А мы все одинаковые, и нам жрать охота. Так она не верила, думала, я один такой, все остальные другие.

По ночам не едят, не храпят, с собаками в палатках не спят. Моют ноги, читают. Говорят только правду. Затачивают ножи сидят. С работы бегут, прибегают, сразу к ведру, за ковер, в нижний ящик, в подвал. Где отвертка, где дрель? Сами находят.

Сверлят, паяют, трубы меняют. Молотками стучат. Помнят дорогу. Ничего не теряют. Всё понимают. Знают ответы, где юг, где ключи. Сколько дней в октябре.

– Зина, – говорю, а мне смешно! – Да никто ничё не знает, куда ты пошла?

А она дверью хлопнула, думала, там всё по-другому. Другая жизнь! Все читают стихи, моют руки, стоят у окна, ударяются оземь. Да мы лежим все с закрытыми глазами, думаем, когда? Когда перестанет литься вода? Сколько можно стоять у шкафа?

Так, а Зина ушла, и вдруг тихо так стало. Да я лежу и слышу, как сердце бьется, как под обоями кто-то шуршит, и, кажется, даже дышит. Мир так удивителен и прекрасен, только с Зиной разве поймешь эту красоту? И где она думаю, ходит?

Неужели знакомиться? Может, у библиотеки сидит, или у консерватории встала? Думает, щас к ней пианисты прибегут, трубачи, барабанщики! Будут на трубах играть, на тромбонах, цветы свои отдадут.

А может, на выставку картин пошла? Стоит там по сторонам смотрит, вопросы всем задает. Почем метр сатина? Где взять войлок для матраса? Нет ли здесь поблизости почтового ящика? Да я не знаю, что уже думать!

А может, она в цирк пошла? Там как раз акробаты! На кольцах висят, по канатам лазят, пируэты исполняют, сальто без рук. Так там и гимнасты, наверное, выскочили в трико, а Зине только и надо, чтобы вокруг неё прыгали, скакали. То полку повесь, то диван передвинь.

А может, она на вокзале стоит, поезда встречает? Думает, мужики из других городов другие? Не болеют, не кашляют? Знают про азимут? Про пересечение двух прямых? А может, она у бани стоит, разглядывает кто чище и никакого стыда?

Вдруг, слышу, дверь открывается, думаю, неужели вернулась? Искала, никого не нашла?

– Ой, – говорит, – как же я устала! И ты представляешь, Валера, были с набивным рисунком, но не хватило, пришлось взять вот эти, – она развернула передо мной какие-то покрывала. – А там еще были жаккардовые с бахромой, и гобеленовые, и с вышивкой и в полоску. Ой, ну когда же у нас будут деньги? – она в отчаянии посмотрела на меня. – Когда ты перестанешь лежать на диване?

А я с работы пришел и лежу, а что мне еще делать?

– Еще и в грязных штанах? – говорит она и начинает стаскивать с меня брюки. – Все люди приходят с работы, сразу моются, переодеваются, ты один только не моешься, лежишь тут, как чушка, еще и на чистом одеяле. Иди, мойся сейчас же!

Пошел я в ванную, а мне неохота мыться. Да мне вообще ничего неохота! А Зина всё мимо ходит, заглядывает.

– Мойся лучше, – говорит, – побольше мочалку мыль, намыливай ее, что ты водой моешься? А уши? Да кто так моется? – она схватила мочалку и стала шоркать меня со всей силы. – Все мужики сами моются, а ты? Да ты даже помыться не можешь, Прокопушкин, еще фамилию такую носишь! Постыдился бы!

А у меня спина уже болит, мужики так в бане не шоркают.

– Зина, – говорю, – ты иди, я сам помоюсь.

– Ой, – причитает она, – сам он! Гляди-ка! Вот твоя чистая трикушка и майка. Попробуй, надень свои грязные штаны, я тебе не знаю что сделаю. Ой, ну все мужики моются, знают, где дрель, где отвертка, почем метр сатина. А ты? Ни одной книжки не прочитал, как я живу с тобой?

– Не живи! – вдруг говорю я.

– Да что вы говорите! – рассмеялась она. – А как ты жить без меня будешь? Ты же сам ничего не можешь, Прокопушкин! Скажи спасибо, что я рядом, что ты хоть на человека похож! Намыт, накормлен, в чистом во всём, – она затрясла перед моим носом трикушкой. – Без меня он собрался жить. Надо же!

А я смотрю на нее и думаю, что же ты на вокзале-то никого себе не нашла, чтобы он увез тебя далеко-далеко, откуда никто не возвращается…

Рационализация

А все говорят о рационализации, и по телевизору и по радио. Да я на завод пришел, станок свой найти не могу. А его уже переставили! У нас говорят, рационализация рабочих мест, все площади делим на четыре части.

– Смотрите сколько места! – радуется старший мастер Иванюшкин. – А здесь мы столы поставим. Галина Афанасьевна! – крикнул он поварихе. – Несите кастрюли, щас плиты подключим, прямо здесь будете пирожки печь!

– Как же прекрасно, товарищи! – восклицает начальник цеха товарищ Заболотькин. – Это какая экономия времени! Тут же сели, пообедали, и ходить никуда не надо!

– А давайте в углу вот в этом, – говорит начальник смены товарищ Даржибашиев, – разместим трех товарищей из Бобруйска, и пусть они занимаются обтяжкой. Шаблоны мы им дадим, заготовки есть, а главное, место-то какое!

– Место подходящее, – заверил товарищ Иванюшкин, размахивая сантиметром. – И свет падает из окна, и воздух как раз свежий. Всем бы так работать, товарищи!