Ну, здравствуй, перестройка! (СИ)

День последний. Спарринги с самого утра. На завтрак та же овсянка, но не пересоленная и с нормальным куском масла.

Первый бой у меня с аутсайдером. Тот всего один бой зацепил и уже потерял веру на место в сборной.

Можно было действовать в своей манере, и активно работая получить желанную победу, благо, соперник мне по силам. Однако я избрал другую тактику. Спокоен, правильно дышу, выкидываю джебы в его сторону, бью то в голову, то по корпусу, даю парню шанс на атаку. Оп-па пошёл на меня, смотрю на соперника, иногда встречаю, иногда отхожу, но отхожу не в угол, а кручусь в центре, показываю, что контролирую ринг и способен на что-то, кроме тупого напора буром. Джебы кидаю наугад, но вижу, что попал, пришлось идти добивать. В ообщем, как ни пытался, а закончил в первый раунд с явным преимуществом.

— Первый зрячий бой у тебя, растёшь, уже не зря приехал, — похлопал по плечу Петрович.

Воодушевленный я следующий бой, тоже с аутсайдером, слил. Заигрался. Стал опять смотреть на соперника, вместо навязывания своего стиля боя порхал, как бабочка, а меня ужалили как оса. Получил нокдаун во втором раунде и бой остановили!

— Евгений Петрович, я готов дальше драться, зачем спарринг остановили? — возмущённо сказал я. — План у меня такой на бой был, хотел силы приберечь и в концовке третьего раунда отработать.

— Евгенич, — обратился старший тренер нашей возрастной категории к своему помощнику, — зачем ты остановил? Ну, подумаешь, нокдаун.

— Ладно, чего там теперь уже, тем более по тебе мы решение уже приняли, — успокоил меня Петрович.

Или напряг? Хз, какое они решение приняли! Костя свой предпоследний бой тоже проиграл, и проиграл его Игорю. А Игорян с двумя поражениями — лучший!

Последний раунд с Цзю решил не извращаться, а просто показать красивый бокс. А чего, раз они уже решение приняли? Костя был солидарен со мной, из-за проигрыша у него появился стимул дополнительный. Заруба у нас была все три раунда, мне прилично досталось, но и я подсветил оба глаза сопернику. Судьи даже заспорили, кто победил. Совещались минут пять. Решили — ничья. Редкая тут.

— Победила дружба, — шлепаю корейца по плечу, радуясь. — Буду рассказывать потомкам, как ты отполз от поражения в бою со мной.

— Шам отполз, — не вынимая капы, прошепелявил кореец, ни слова не знавший по-корейски.

Вру, я его научил паре слов, например, он на обеде сейчас, попробовав уху, выдал поварихам:

— Мащиссоё!

В переводе — вкусно!

— Тувинец, чо ль? И когда вы русский язык выучите? — неделикатно спросила повариха.

— Мичин ном! Чугыллэ? — тут же ответил Костя и спросил у меня. — Толя, а как будет расист по-корейски?

Костина фраза в переводе означала: «Чокнутая? Хочешь умереть?»

Ну а что? Если я других слов не знаю, выучил лет в восемнадцать ругательства на двадцати языках, до сих пор в памяти. Как и некоторые другие вещи. Например, я знаю что «цистозира» — самая крупная водоросль на черноморском побережье. Это в меня биологички запихнули на первом курсе. Пока я их клеил, а они клеились, учились, готовясь к зачету. Ещё помню «коломна вертебре» и «ос фронталес», эти знания от медичек. Что фразы означают, не знаю, просто запомнил, когда они строение скелета изучали. Как писал Даниил Хармс: «Память — это вообще явление странное. Как трудно бывает что-нибудь запомнить и как легко забыть! А то и так бывает: запомнишь одно, а вспомнишь совсем другое. Или: запомнишь что-нибудь с трудом, но очень крепко, и потом ничего вспомнить не сможешь. Так тоже бывает. Я бы всем советовал поработать над своей памятью», — процитировал вслух я рано ушедшего гения.

— Вот учись, тундра! Чуть ли не стихами говорит мальчик! — поставила меня в пример повариха. — Интересно, откуда только знает?

— Мне, Анатолий, тоже интересно, где вы могли Хармса почитать? — неожиданно спросил у меня подкравшийся фронтовик. — Причем не детские его произведения?

— В поезде слышал и запомнил, — похолодев, но сделав легкомысленный вид, ответил я, заодно вспоминая, реабилитировали ли Хармса до перестройки? Умер-то он в лагерной психушке, здесь в Ленинграде во время блокады. И немудрено, что ленинградцы, кое-кто, его и знает.

— Тут поступило предложение, провести ещё один бой с Игорем, а то тот, первый, не был обозначен как официальный спарринг, но дело за тобой, ты в сборной остался, так. Для себя хочешь? — не стал педалировать тему фронтовик.

— Да с радостью! — ответил я, радуясь, что соскочил с опасной темы и что не вылетел из сборной!

— А я? — тут же встрял Костя. — А я?

— И ты остался в составе, — улыбнулся ему дедок.

— Нет, я не про место в составе! Я тоже хочу реванш с Игорем! — пояснил Цзю.

— Зачем тебе-то? Впрочем, не мое дело, договаривайся с Евгением Петровичем и Юрием Михайловичем, — опешил от таких заявлений дед. — А ты, Толя, иди в тренерскую.

Костя — кадр, конечно, плевать на место в сборной, а вот проигрывать не любит!

— Вот и славно, — обрадовался Юрий Михайлович. — А то тут на тебя наговаривают!

Посмотрел при этом на тренера Игоря, который тут был помощником у главного по возрасту.