Нукер Тамерлана

Плохи дела: если широкоплечий не промахнется, то просто-напросто раскроит ему камнем череп. Остается только атаковать самому. Если они его боятся, то должны обратиться в бегство, даже несмотря на численный перевес. А если побежит он, то далеко на хромой ноге все равно не убежать.

Он правильно угадал момент, когда широкоплечий выпустит камень из пращи, шагнул в сторону, пропуская снаряд мимо, а затем бросился вперед, забыв про больную ногу, колючки и летящие навстречу камни.

Они действительно кинулись врассыпную, остался лишь коренастый со своим копьем. Он выставил оружие вперед и даже попытался ткнуть им, но Дмитрий отбил заточенное жало предплечьем и с размаху влепил храбрецу оплеуху. Не без удовольствия. Тот рухнул как подкошенный.

Дмитрий не чувствовал себя победителем: проблем теперь станет не в пример больше. Он наклонился над поверженным копьеносцем, чтобы проверить, не убил ли сгоряча мужичка. Тот был без сознания, но дышал.

— Черт тебя дери, — сказал Дмитрий с сердцем. — Аллахов придурок. Ну зачем?

Он посмотрел вслед удирающему незадачливому отряду. Господа мусульмане побросали свое “оружие” и неслись так, что только пятки сверкали. Дмитрий вздохнул: он все меньше и меньше понимал, что произошло и продолжало происходить. Вот, например… Он подобрал копье и внимательно осмотрел: самое настоящее боевое оружие, что-то вроде протазана[3] — толстое древко длиной около метра восьмидесяти, листовидный наконечник сантиметров сорока в длину. Наконечник хорошо, со знанием дела заточен — можно не только колоть, но и рубить. Но почему — копье? Он же не в дебрях Амазонии, куда цивилизация проникает лишь в виде очередной бесследно исчезнувшей экспедиции, послужившей главным блюдом на сабантуе местных каннибалов. Почему праща и камень? Самого хилого дробовика не нашлось? В Азии-то? Может, все-таки Африка? Египет, например… Захудалый египетский кишлак, почти не изменившийся со времен фараонов… Да нет, чушь! Но тогда что?

Коренастый очухиваться не торопился. “Похоже, я все-таки переборщил”, — подумал Дмитрий мимолетом. Он смотрел на селение, купающееся в тени деревьев, решая, стоит ли туда идти. Там еда, вода и должна быть связь… Потом снова перевел взгляд на копье, которое продолжал сжимать в руке. Оно ему не нравилось. Будило то нелепое иррациональное чувство, которое он уже испытал ночью. Леденящее ощущение какой-то необратимости и неправильности происходящего с ним. И оно подсказывало, что в селение идти ни в коем случае нельзя.

Логика протестовала. Он может похлопать коренастого по щекам, привести в чувство или попросту взвалить на спину и отнести туда — к людям, к пище, к воде и к своему благополучному возвращению домой из неожиданного и непонятного путешествия. Он продемонстрирует мирные намерения, и все станет на свои места…

Но осуществить все эти благие намерения мешало копье — оно было как чудовищное наваждение. Он боялся этого копья с полированным древком и заточенным наконечником — так же, как некоторые инстинктивно боятся пауков. Без видимой причины, но — до судорог. Он положил копье на землю, рядом с лежащим, надеясь, что, стоит выпустить оружие из рук, — и беспросветное чувство безысходности отпустит.

Он напрасно надеялся. Не отпустило. Наоборот, захватило еще больше.

Почти не помня себя, Дмитрий раздел коренастого, стащив с него штаны и рубаху. Натянул на себя. Шириной порты оказались вполне приемлемы, но едва прикрывали колени. Штаны поддерживались на пояснице грубой веревкой, ни одной пуговицы обнаружить не удалось. Он разорвал рубаху надвое, одну из половин разделил еще на две части и обмотал получившимися лоскутами ноги. Остаток набросил на плечи, чтобы хоть как-то прикрыть от солнца.

“Что ты делаешь? Это же безумие!” — шептал он себе. И не слушал себя.

Закончив приготовления, Дмитрий последний раз кинул взгляд на селение. Он вернулся туда, где бросил мотыгу и кувшин, подобрал их и зашагал через пустыню, забирая от селения вправо. Там тоже виднелась полоса зелени, но она не была похожа на заселенное людьми место.

Копье он оставил. Ни за что на свете он не прикоснулся бы к нему еще раз.

* * *

Зеленая полоса оказалась прибрежными зарослями камыша и рогоза возле настоящей реки с плавным током мутной и желтой воды.

Дмитрий забрался в самую глубину зарослей. Сплетенные корни пружинили под ногами, как старый матрас. Тряпки быстро намокли, он снял их и забросил на плечо. В хлюпающей под ногами воде ссадины защипало. Он продирался сквозь высокий тростник, проваливаясь то по щиколотку, то по колено, пока мутная река не преградила ему дороги. Тогда он повернул и пошел вдоль берега вниз по течению, расчищая путь мотыгой.