Нукер Тамерлана

Удар. Пируэт. Удар. Послушный и смертоносный бастард с легким шелестом резал сумерки. Бой с тенью… Короткий, непродолжительный, но тень в нем обречена… Дмитрий остановил рубящее движение на полпути и опустил бастард.

Мальчишка смотрел на него остановившимся взглядом.

Дмитрий вернулся к повозке и присел перед пацаном, положив меч на колени.

— У тебя больше нет семьи, — сказал он. — И ты мой раб. Но я могу сделать из тебя воина. Кем ты хочешь стать — рабом или воином?

Мальчуган приоткрыл рот, но не издал ни звука.

— Как тебя зовут? — снова спросил Дмитрий.

— Ануширван…

— А-ну-шир-ван… — повторил он по слогам. — Так кем ты хочешь стать, Ануширван, — рабом или воином?

— Воином.

— Если будешь послушен мне, клянусь, ты им станешь. Понял?

Не дожидаясь ответа, Дмитрий подобрал с земли ножны и вернул в них бастард.

— Пойдем, — сказал он, поднимаясь. — Я велю накормить тебя.

Сам он поужинал в обществе джавляка. Як уплетал похлебку за обе щеки, не забывая прикладываться к винишку. Дмитрий мрачно пожевал вареного мяса, запил горячим еще бульоном и отпихнул миску — настроение ему подпортил Джафар, осведомившийся, надо ли оскопить мальчишку.

Дервиш набил брюхо до отвала, сыто рыгнул и полез под повозку. Спать джавляк мог сутки напролет, просыпаясь лишь для принятия пищи. И будить его не надо было — стоило лишь запахнуть съестным, как Як возникал возле миски, словно материализо-вывался прямо из воздуха. Но и бодрствовать сутками дервиш тоже умел. И не одну ночь провел без сна возле постели Дмитрия, выхаживая его, — меняя повязки и потчуя травами. А лекарей, посланных к раненому, прогнал с руганью.

Джафар перед джавляком лебезил. Зоррах его побаивалась. А Дмитрий по-прежнему не знал, как вести себя с Яком. Порой дервиш казался ему не человеком, а существом из иной Вселенной, волею случая принявшим человеческий облик, — вот оно постоянно рядом, его можно потрогать, даже услышать от него членораздельную речь, но понять его при всем желании невозможно. Як существовал в собственном мире, жил по законам, известным ему одному, словно окруженный невидимой, но непроницаемой стеной: глухой к упрекам и похвале, не благодарящий и не принимающий слов благодарности, вечно пьяный, но на поверку трезвее всех трезвых. И среди таких же, как сам, дервишей Як Безумец жил по своим правилам: не торговал амулетами, не участвовал в спорах и драках, даже в групповых камланиях, которые то и дело устраивали бродяги-аскеты, не радел. Для Дмитрия он оставался ходячей тайной, окутанной флером мистики, — лысый Нострадамус-визионер с выщипанными бровями.

Но исчезни вдруг джавляк, уйди, ведомый своими видениями, — и словно часть тебя оторвется и исчезнет. Как-то незаметно получилось, что дервиш Як Безумец стал Дмитрию важен. И не потому, что дервиш ухаживал за ним и лечил его, — признательность тут вовсе ни при чем. Причина исключительно в самом Яке — таком, каков он есть.

Из-под повозки раздались раскаты молодецкого храпа. Дмитрий поморщился, огляделся в поисках какого-нибудь тяжелого предмета, но удовольствовался костью, которую обгладывал за ужином джавляк. Прицелившись, он запустил ею в темноту между колес. Храп смолк. Невидимый дервиш завозился под повозкой. Дмитрий чуть наклонил корпус вправо, и летящая кость просвистела мимо уха.

— Сукин сын, — усмехнувшись, пробормотал он по-русски.

Под повозкой стало тихо — Як больше не храпел.

Дмитрий лег на теплую землю, положив голову на руки. Прямо над ним пересекала черное небо извилистая, искрящаяся лента Млечного Пути. Огромные звезды молчаливо мерцали во тьме и тишине. “Камни, — вдруг вспомнилось ему. — Я совсем забыл о камешках. Ладно, не к спеху. Успеется еще…”

Из созвездий, рассыпанных в небе, Дмитрию были знакомы только ковши обеих Медведиц. Он лежал и, кусая губы, смотрел на колкую искру Полярной звезды.

* * *

Дмитрий подскочил, как подброшенный пружиной, сел и, скрипнув зубами, обхватил руками голову.

— Сейчас, — хрипло проговорил он, поднимаясь. — Сейчас…

Встал и помотал головой, словно бык, отгоняющий назойливых мух.

— Сейчас, — повторил он. — И хватит… Хватит…

Решительным шагом он направился к повозке. Но не к своей.

Они уже спали. Фатима лежала у занавеси, преграждая путь внутрь. Она настороженно вскинулась, едва его рука отвела занавес, но увидев, кто ее потревожил, спешно прикрыла подбородок покрывалом.

— Приведи ко мне Каму, — коротко велел он.

И сразу же ушел.

Не прошло и пяти минут, как полог на входе в его “спальню” колыхнулся. Гибкая женская фигурка, с головой укутанная в покрывало, скользнула в повозку и замерла, стоя на коленях.

— Иди сюда, — позвал он, снимая рубашку и бросая ее в угол.

Дмитрий не видел лица девушки. Она накинула ткань на лицо, как капюшон, оставив лишь небольшую щель для глаз. И даже приблизившись, не сбросила покрывала. Согнутым пальцем он подцепил ткань.