Однако пора было приступать к делу: следовало нанести визит сотнику, сообщить о гибели Мансура. завизировать выбор нового десятника и поднести бакшиш. Без бакшиша тут ни шагу не сделать.
Дмитрий прыжком поднялся на ноги, подхватив с земли узелок с подношением юз-баши[21]
. Можно было бы и просто встать, но приток адреналина, казалось, тек в кровь из какого-то неиссякаемого источника. Даже многочасовые упражнения с оружием не могли избыть его, а уж после боя он всегда бывал взведен до предела.— Я пошел, — сказал Дмитрий. — Арслан, ты со мной.
Он не выбирал балагура и весельчака Арслана в помощники — тот и при Мансуре был кем-то вроде денщика: расторопен и в меру сметлив. И потрепаться умеет, и дело знает. Журчащая болтовня Арслана, которой тот истекал почти без перерыва, была Дмитрию на руку. Он изучал язык. И Арслан охотно ему помогал, что было большим благом, потому что язык у Дмитрия шел туго. Очень туго: видимо, не зря “англичанки” — что в детдоме, что в институте — только закатывали глаза, когда он раскрывал рот. Туп как валенок, и ничего с этим не поделаешь. Арслан же балагурил и готов был повторять незнакомое словцо хоть сотню раз, только попроси. Взамен Дмитрий обучал его незнакомым солдату приемам боя.
Арслану было под тридцать, а может, и того меньше. Определить на взгляд возраст коренастого обитателя прошлого представляло для Дмитрия ощутимую трудность. Они созревали рано — и умирали рано. Простодушная, но с хитринкой физиономия Арслана была обезображена шрамом, идущим через лоб. Он говорил, что его тогда крепкий шлем только и спас. А то бы давно душа отлетела к предкам, оставив на земле тело с разрубленным черепом.
Идти до палатки сотника было недолго. Арслан тенью следовал за спиной. Кстати, когда надо, он умел хранить молчание.
Перед палаткой юз-баши горел большой костер, а рядышком тлело угольями еще одно кострище, над которым жарилась на вертеле цельная баранья туша.
Юз-баши, босой, в одной нательной рубахе и штанах, сидел на толстой подстилке из нескольких слоев набивного войлока и жевал, держа в пятерне кусок мяса. Мясной сок пополам с жиром капал с толстых пальцев прямо на рубаху, оставляя потеки.
Дмитрий обогнул костер и опустился перед сотником на колени. Эту процедуру, откровенно говоря, поначалу он проделывал с трудом. Но приходилось: в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Это, может, на Древней Руси челом били, а тут положено перед каждым прыщом на ровном месте на колени бухаться. И ничего не поделаешь: сие есть обычай, освященный дремучими и темными веками. Но вскоре Дмитрию стало смешно: к чему пыжиться, раз уж назвался шлангом?
Коленопреклоненный, он развернул на земле платок с подношением. Лишь после этого юз-баши лениво скользнул по нему глазами. И задержал взгляд на плече Дмитрия, где красовался значок десятника…
— Где ун-баши Мансур? — пролаял сотник.
— Убит, — кратко ответил Дмитрий, косясь на Арслана.
— Убили десятника, — поспешил поддакнуть тот.
— Угу, — буркнул юз-баши и махнул в воздухе куском мяса.
Дмитрий молча ожидал продолжения.
— Ты десятник? — юз-баши ткнул обломанным ногтем в плечо Дмитрия, где висел значок.
— Мансур дал, — ответил Дмитрий. — Сказал: “Ты — ун-баши”. Потом умер.
Сотник оторвал зубами кусок, не торопясь прожевал и проглотил.
— Все согласны?
— Все, — ответил за Дмитрия Арслан и ткнулся лбом в землю. За этим он и пошел вместе с Дмитрием: подтвердить, что десяток согласен принять его главенство.
“А вот этого ты хрен от меня дождешься, — подумал Дмитрий, глядя на сотника. — Лбом о землю я тебе бить не буду”.
Сотник залез пальцами в рот, вытащил застрявшую между гнилых и редких зубов жилу и выплюнул. Потом издал громкий щелчок языком. Из-за его спины вынырнул молодой нукер, поднял платок с бакшишем и с поклоном поднес сотнику. Юз-баши с задумчивым видом перебирал серебряные украшения, среди которых затесалась пара литых золотых браслетов. Наконец довольно улыбнулся и приказал нукеру:
— Убери.
Молодец унес платок в палатку. Сотник, громко сопя, жевал мясо и безмолвствовал, раздумывая. Зачем Мансур отдал значок чужаку? Воин он, спору нет, хороший. Отличный воин. Для десятника в самый раз. Но…
Желаддин еще раз взглянул на солдата, пришедшего вместе с Гулем. Все согласны… Сотник засопел и почесал ягодицу, приподняв зад над кошмой. А кто теперь присматривать за Гулем будет? Кто будет держать за него ответ перед сотником? За Гулем сам эмир велел приглядывать. Мол, когда понадобится, призову и спрошу. Он, эмир, спросит, а ему, Желаддину, у кого теперь спрашивать? Жаль Мансура, верный пес был… Верный и молчаливый. Кому поручить теперь быть соглядатаем? Послать другого…
— Хорошо, — наконец сказал сотник. — Ты — ун-баши, Гуль.