Нулевое досье

– Потому что я любопытен и могу себе позволить удовлетворять свое любопытство. Врачи, смотревшие вас в Ванкувере, мягко говоря, оптимизма не выказали. Я люблю трудные задачи. И даже в тогдашнем своем состоянии вы были потрясающим переводчиком. Позже, – Бигенд улыбнулся, – стало ясно, что вы примечаете много интересных подробностей.

– Меня бы уже не было в живых, да?

– Насколько я понял, да, если бы вы слишком быстро завязали, – ответил Бигенд.

– Чем я могу вам отплатить?

Бигенд потянулся было к помповику, словно хотел постучать по нему пальцами.

– Не считайте, что должны отплатить мне жизнью. Я удовлетворял свое любопытство, и то, что вы живы, – просто побочный продукт.

– Столько денег…

– Цена моего любопытства.

У Милгрима защипало глаза.

– И я не жду выражения благодарностей.

Милгрим сглотнул.

– Хорошо, – сказал он.

– Сейчас я прошу вас заняться моим проектом с Холлис Генри. Дальше увидим.

– Что увидим?

– Увидим, что увидим. – Бигенд перегнулся через помповик и взял серую папку. – Возвращайтесь в гостиницу. Я позвоню.

Милгрим, вставая, переложил в руку пакет, который до того закрывал бейдж с его цифровым портретом на ярко-зеленом шнурке.

– Зачем вы это носите?

– Обязательное требование. Я тут не работаю.

– Напомните мне это исправить, – сказал Бигенд.

Он открыл серую папку. Там лежала толстая стопка глянцевых картинок, по виду – вырезки из японских журналов.

Милгрим, уже закрывавший за собой дверь, не ответил.

13 Бобер

– Они ели бобров, но только по пятницам, – сказала Хайди по пути к «Селфриджу», где парикмахер Холлис согласился ее подстричь.

– Кто?

– Бельгийцы. Выпросили у церкви разрешение, потому что бобры живут в воде. Как рыба.

– Глупости.

– В «Кулинарном Ларуссе» написано, – ответила Хайди. – Сама посмотри. Или просто глянь на его рожу. Он точно жрет бобров.

На подходе к Оксфорд-стрит у Холлис зазвонил айфон. Она глянула на экран в резком утреннем свете. «Синий муравей».

– Алло.

– Это Губерт.

– Вы едите бобров по пятницам?

– Почему такой вопрос?

– Я защищаю вас от оскорбления на расовой почве.

– Где вы сейчас?

– Веду подругу в «Селфридж» стричься.

Холлис почти не верила, что уговорила-таки мастера принять Хайди без записи и что способна так улещивать и уламывать. Однако она свято верила в целительную силу новой стрижки. Да и у Хайди все следы похмелья и смены часовых поясов как будто рукой сняло.

– Что вы делаете, пока она будет в парикмахерской?

Холлис думала было соврать, что тоже стрижется, но решила, что дело того не стоит.

– А что вы предлагаете?

– Друг, с которым мы ели тапас, – сказал Бигенд. – Я попросил бы вас с ним поговорить.

Переводчик, который любит собак.

– Дальше станет ясно. Поговорите с ним, пока ваша подруга стрижется. Я сейчас отправлю Олдоса его забрать. Где он сможет вас найти?

– В ресторанном дворике, наверно, – ответила Холлис. – У французской кондитерской.

Бигенд отключился.

– Бобер, – сказала Хайди, широкоплечим ледоколом рассекая безжалостный людской поток на Оксфорд-стрит. – Ты и правда на него работаешь.

– Да, – ответила Холлис.

>>>

– Холлис?

Она подняла голову и кое-как вспомнила имя, которое Бигенд не стал называть по телефону.

– Здравствуйте, Милгрим.

Он был выбрит и выглядел отдохнувшим.

– Я ем салат, – продолжала Холлис. – Хотите чего-нибудь?

– У них есть круассаны?

– Наверняка.

Была в нем какая-то странность, заметная даже в таком коротком разговоре. Вроде милый и скромный человек, но в лице то и дело проглядывало что-то настороженное, исподволь и мельком.

– Я, наверное, возьму круассан, – серьезно произнес он и направился к ближайшей стойке.

Сегодня на нем были другие брюки, темнее, но тоже хлопковые, спортивного вида.

Он вернулся с белым подносом, на котором были круассан, что-то мясное в тесте и чашка черного кофе.

– Вы русский переводчик, мистер Милгрим? – спросила Холлис, когда он поставил поднос и сел.

– Просто Милгрим. Я не русский.

– Но переводите с русского?

– Да.

– Для Губерта? Для «Синего муравья»?

– Я не работаю в «Синем муравье». В смысле я фрилансер. Немного перевожу для Губерта. В основном художественное.

Он голодными глазами посмотрел на поднос.

– Ешьте, пожалуйста, – сказала Холлис, беря вилку. – А поговорим потом.

– Я пропустил ланч, – ответил он. – А мне надо есть, из-за лекарств.

– Губерт сказал, вы от чего-то лечитесь.

– От зависимости, – сказал он. – Я наркоман. В ремиссии.

То странное, настороженное – вроде зверька – мельком выглянуло вновь, оценивая ее быстрым косым взглядом.

– А что за наркотик?

– Рецептурные транквилизаторы. Звучит респектабельно, да?

– Наверное, – ответила она. – Хотя, наверное, с них сходить не легче.

– Да. Но мне уже давно ничего не выписывали по рецептам. Я был уличным наркоманом.

Он отрезал тонкий ломтик с одного куска мясного пирожка.

– У меня был друг-героинщик, – сказала Холлис. – Он умер.

– Печально, – ответил он. И начал есть.

– Это было много лет назад. – Холлис принялась за салат.

– Что вы делаете для Губерта? – спросил Милгрим.

– Я тоже фрилансер. Но не знаю точно, что делаю. Пока не знаю.