Нулевой год

По-турецки подвернув ноги, с автоматом на шее, я сидел на крыше машины, попивая кофе. Миша сидел рядом, рассуждая о том, что, теоретически, исходя из расположения звезд, можно вычислить, как далеко от Земли нас забросило.

Вдруг меня привлек странный силуэт, возникший в лунном света. Все движения зверя — быстрые, упругие, гибкие, грациозные, говорили о том, что это хищник. Несмотря на сравнительно небольшой рост — около полутора метров, чувствовалось, что он невероятно силен. От зверя веяло холодной уверенностью. Я показал его чертенку. Тот заволновался, залепетал, сделал вид, словно натягивает лук, и, указывая на мой нож, повторял одно слово:

— Ривиз! Ривиз!

Я понял, что зверь опасен, и передернул затвор автомата. Дальнейшие события развивались с невероятной быстротой. Первым прыжком хищник преодолел метров тридцать — не меньше. И снова взвился над землей, устремляясь прямо на нас. Марина вскрикнула. Я дал очередь, но туда, куда ударил град свинца, зверя уже не было — он совершил очередной прыжок.

— Полундра! — завопил я, спрыгивая с брони.

Я понимал, что нырнуть внутрь, под защиту брони, я не успею. Самым разумным выходом показалось забраться под БТР, откуда он меня хрен выцарапает. Так я и поступил. Уперев автомат в землю, я дал еще одну очередь. И опять мимо. Я израсходовал впустую все патроны! Отстегнув магазин, я лихорадочно вставлял новый, как вдруг загрохотал пулемет. Видимо пули достигли цели, потому как хищник свалился в траву. Я загнал патрон в патронник как раз вовремя — зверь поднимался на ноги! И это — после попадания 14,5-миллиметровой маслины! Скорее всего — далеко не одной! Я зажал гашетку. Снова заговорил пулемет. А через секунду бронетранспортер содрогнулся от страшного удара. И наступила тишина.

— Все живы? — раздалось сверху.

— Я — да, — ответил я.

Остальные тоже отозвались.

— А скотина эта дикая?

— В решето.

Только после этих слов я, не убирая пальца со спускового крючка, покинул свое укрытие. Труп хищника лежал, привалившись к корме броневика. Наверно, он умер в последнем прыжке, на лету. В черепушке зияли отверстия минимум от двух попаданий крупнокалиберных пуль, а в туловище я насчитал еще двадцать три раны. Из пасти зверя торчали два внушительных клыка, не меньше четверти метра каждый. Это и дало ему название — саблезуб.

— Я что скажу, — проговорил Молодцов, тыча стволом автомата в поверженного противника. — Если здесь таких созданий много — черти не самая большая наша проблема. С этими тварями мы хватим горя. Какая мощь! А как он прыгал! А какая живучесть!

— Зато мозгов у него маловато, — усмехнулся Миша. — Да ты сам посмотри! — он указал на раскроенный свинцом череп.

Стоит заметить, что Конош после этого случая начал относиться к нам с большим уважением. Особенно — к автоматам. Он долго изучал нанесенные зверю повреждения, а потом залился длинным монологом, повторяя "мошомо", "скаг", и демонстрируя три пальца.

— О чем это он? — почесал затылок кузнец.

— Кажется, он говорит, что эта штука зовется мошомо, — перевел Павел. — И он самолично завалил трех таких.

— Сомневаюсь, — покачал я головой.

— Да почему? С достаточно сильным ядом — вполне возможно, — предположил Молодцов. — Только я не могу понять, что такое "скаг"?

Чертенок снова заговорил, повторяя это слово, стуча себя в грудь кулаком, и делая непонятные жесты руками, словно стараясь обнять весь мир.

— Мне кажется, скаги — так они себя называют, — заключил Миша.

Забегая вперед, замечу, что он оказался прав. Оставалась другая загадка — слово "Тилис", занимающее второе по частоте место во всем, что говорил Конош. Эта тайна открылась нам много позже…

Вскоре мы впервые отведали местного мяса. Небольшое животное, напоминающее бегемота, подарило нам вырезку на шашлык. Мы съели только по маленькому кусочку — непонятно, как организм отреагирует на инопланетную пищу, но пленник уплетал, только шум стоял.

Мясо по вкусу напоминало телятину, а кулинарный талант кузнеца сделал его вообще неописуемо вкусным блюдом. Никаких нежелательных последствий не было, так что в дальнейшем мы разнообразили наше меню. Признаться, армейские пайки успели прилично надоесть.

Но попробовать плоды с деревьев, напоминавших пальмы, мы не рискнули. Хотя скаг поглощал их с явным удовольствием. Он уже оправился от ран, а накопленный запас русских слов позволял чертенку вполне сносно изъясняться.

Мы двигались дальше, поглощая километры и соляру. Почва становилась все более неровной. Низкие холмы заставляли нас то и дело искать объезды. Перевалив последний подъем, мы почувствовали в воздухе терпкий солоноватый запах.

— Море близко, — сказала Марина.

Вскоре мы увидели его. Темно-зеленое, бурное. Волны, увенчанные пеной, с ревом обрушались на каменистый берег. Мы съехали вниз и остановились на пляже. Дима предложил искупаться, как вдруг над водой появилась плоская голова, расколовшаяся пополам, продемонстрировав розовую пасть и несколько рядов острых, как бритвы, треугольных зубов. Желание купаться моментально пропало.