Нулевой километр

Интересно, ее это ранит? Ленку, что всегда кажется такой отстраненной, непробиваемой сквозь эту броню, что она носит с самого детства? Ведь если быть честной, среди нас она самая безэмоциональная: не помню, плакала ли она когда-то, так чтобы в голос, до звона в ушах от пронзительного визга? Обнимала ли кого-то из нас, не совладав с эмоциями, ведь маленьких часто так накрывает: вроде бы заняты куклами, а ни с того ни с сего начинаю кричать о своей любви на весь дом… Вот Айгуль так делала.

– Но я надеюсь, его не выпустят, – вырывает меня из рассуждений ее голос, и мне приходится тряхнуть головой, чтобы суметь сконцентрироваться на нашем разговоре. – Плохой он и пьет слишком много. У мамы, вообще, со вкусом проблемы. Вечно на неудачников тянет, – заканчивает так по-взрослому, что я не могу не рассмеяться.

– Так, может, и смысла нет его выгонять? Этого посадят, она еще хуже найдет. От Жоры хоть знаешь чего ожидать…

– Точно. Я вот за кого попало замуж не выйду, и тебе не советую. Хоть он и симпатичный, – отмахивается от назойливой мухи, что кружит над столом, и хватает с конфетницы последний леденец.

– Симпатичный? Тебе-то откуда это известно? – да и стар Руслан, чтобы десятилетняя девчонка могла отыскать в его лице хоть что-то, что достойно похвалы. Таких мужчин начинаешь ценить позже, когда в мелких морщинках в уголках глаз находишь определенный шарм, выдающий в их обладателе улыбчивого человека, когда прожитые им годы расцениваешь, как опыт, что в дальнейшем позволит ему не допустить ошибок, когда седина на висках тебя не отталкивает, а так и манит запустить в нее пальцы. Я до такого возраста еще не дожила…

– Что, если очкарик, так сразу слепая? – Ленка сердито дует губы, но довольно быстро берет себя в руки – не комплексует она по поводу своего зрения, а считает толстые стекла своей изюминкой, пусть и довольно несуразной, ведь на новую оправу Лида раскошеливаться не торопится. – Правда, машина у него несолидная, девичья. Такую глупые блондинки должны водить.

Отлично! Она посватала меня за водителя? За Бирюкова, который на дух меня не выносит? Вот уж действительно, крыша у девчонки поехала. Открываю рот, собираясь возразить, а наша зубрила уже вещает таким наставительным тоном, словно я не ее старшая сестра, а бестолковая дочь:

– Ты не интересовалась, он никогда в тюрьме не сидел?

– Нет, – удивленно качаю головой, не понимая с чего она, вообще, об этом задумалась.

– Просто наколка у него на плече… Хотя, сейчас каждый второй свое тело уродует. Может, комплексы у него какие, а, может, обществу вызов бросает.

Вызов… Слепая как крот, а ведь всего разглядела. Усмехаюсь, отодвигая к ней печенье, что тут же исчезает с тарелки, и, поднимаясь из-за стола, признаюсь:

– Не парень он мне, а простой шофер. И машина моя.

– Розовая?

– Дорогая, – отвечаю и подставляю кружку под тоненькую струю воды. Да уж, Жорин энтузиазм, да в мирное русло – может быть, тогда бы эта квартира не выглядела так удручающе.

***

Действительно, рукав белой футболки Максима, скрывает от любопытных глаз какой-то замысловатый рисунок. Не могу разобрать, что там, но не настолько сгораю от любопытства, чтобы завязывать с ним разговор. Просто слежу за дорогой, то и дело нарушая тишину своим недовольным пыхтением.

Кто-то на моем месте наверняка бы сейчас мечтательно улыбался, любуясь пейзажами родного города, а я сижу как на иголках, постоянно ерзая на кресле.

– Так это твоя тачка? – Ярик нагло развалился на заднем сиденье, и щелкает семечки, складывая кожуру в карман своей толстовки. Лето на дворе, а он сто шкур на себя натянул! – Сколько стоит?

– Тебе столько не заработать, – бросаю насмешливо и продолжаю следить, чтобы ни одна соринка не упала на обивку. Ему только волю дай, и от иномарки ничего не останется.

– Конечно, – смеется подросток, – тебе, наверно, пришлось попотеть. Правильно Жора говорит, ты Юлька позор семьи. Весь женский род позоришь.

– Да что ты? – даже с ответом нахожусь не сразу. – Позор семьи это твой разлюбезный Георгий, который сел на бабскую шею и вместо благодарности тумаки ей раздает. И ты, кто вместо того, чтобы его ненавидеть, боготворишь этого козла!

Дурак! Беспросветный, рыжий дурак, что даже к пятнадцати не поумнел: все также цитирует отчима и, подобно Лиде, в рот ему смотрит!

– Я его не боготворю! – зло бросает мне в лицо горстку семечек и мгновенно краснеет, готовый разорвать меня здесь и сейчас. – Еще раз так скажи, и я тебя прибью!

– Попробуй. Может, в одну камеру с ним попадешь, если разжалобишь охранников, – вспоминаю, как в детстве он по малейшему поводу раздавался плачем, и чудом уворачиваюсь от очередной порции семян, падающих мне на колени. Чертов недоносок! Замахиваюсь, но машина так резко тормозит, что я не успеваю отвесить подзатыльник разошедшемуся скандалисту.

– Иди-ка проветрись, – Бирюков не поворачивается, но по тому, как напряжены его плечи, становится понятно, что он не шутит. Возмущенно выпускаю воздух, закипая от такой наглости, но стоит Ярику открыть свой рот, теряю дар речи уже вовсе не от злости: