Нулевой потенциал

Мои коллеги спрашивали меня об этом, и я отвечал, как мог. Может быть, у вас это получилось бы лучше, отец Лайола, но я не нашел ничего в Exercitia Spiritualia, что бы помогло мне. Они не были дурными людьми — я не знаю, каким богам они поклонялись, если вообще они поклонялись богам. Но я оглядываюсь на них через века и вижу, что свои последние силы они отдали тому, чтобы сохранить прекрасное, представшее перед нами в свете их съежившегося солнца. Они могли бы научить нас многому… Почему же они были уничтожены?

Я знаю, какой ответ дадут мои коллеги, когда мы вернемся обратно на Землю. Они скажут, что Вселенная существует без цели и не по плану, и, так как в нашей галактике каждый год взрывается сотня солнц, в этот самый момент какое-то человечество умирает в глубинах космоса. И в конце концов нет никакого значения, делало ли это человечество добрые или недобрые дела — божественной справедливости нет, ибо нет Бога.

И все же то, что мы видели, еще ничего не доказывает. И всякого, кто оспаривает это, толкают на спор эмоции, а не логика. Богу не надо оправдываться за свои действия перед человеком. Он, построивший Вселенную, может разрушить ее, когда захочет. Это в своей гордыне (а она так близка к опасному богохульству) мы обсуждаем, что Он может, а чего не может сделать.

Я бы мог согласиться с этим, хотя тяжко видеть, как целые миры и народы швыряются в топку. Но приходит такое состояние, когда даже самая глубокая вера должна поколебаться, и теперь вот я смотрю на результаты вычислений, лежащие передо мной, и знаю, что я именно в таком состоянии.

Мы не могли сказать, пока не достигли туманности, как давно произошел взрыв. Теперь же, по астрономическим данным и свидетельствам, запечатленным на скалах уцелевшей планеты, я могу определить время взрыва совершенно точно. Я знаю, в каком году свет этого колоссального пожара достиг нашей Земли. Я знаю, как ярко «сверхновая», труп которой слабо мерцает позади нашего стремительного корабля, однажды заставила сиять земные облака. Я знаю, как она, словно маяк, горела на востоке низко над горизонтом перед самым восходом солнца.

Сомнений относительно даты быть не может — наконец, разгадана древняя загадка. И все же, о Господи, ты мог использовать множество других звезд. Была ли необходимость сжигать этих людей только для того, чтобы символ их смерти сиял над Вифлеемом?

Муррей Лейнстер Замочная скважина

Существует рассказ об одном психологе, который изучал сообразительность шимпанзе. Он впустил шимпанзе в комнату, полную игрушек, вышел, закрыл дверь и прильнул глазом к замочной скважине, чтобы понаблюдать за обезьяной. И обнаружил всего в нескольких дюймах от своего глаза чей-то мерцающий, полный интереса карий глаз. Шимпанзе наблюдал за психологом через замочную скважину.

Батча принесли на станцию в кратере Тихо, и в шлюзовом отсеке включилось устройство, создающее нормальное гравитационное поле; Батч съежился. Уорден представить себе не мог, куда годно это странное существо — ничего, кроме больших глаз да тощих рук и ног. Оно было очень маленькое и не нуждалось в воздухе. Когда люди, поймавшие Батча, отдали его Уордену, малыш показался ему вялым комком жесткой шерсти с испуганными глазами.

— Вы в своем уме? — сердито спросил Уорден. — Принести его сюда? Вы бы внесли своего ребенка в помещение, где сила тяжести в шесть раз превышает земную? А ну, пропустите!

Он кинулся к яслям, оборудованным для существ, подобных Батчу. С одной стороны там была воспроизведена жилая пещера. С другой — обыкновенная классная комната, как на Земле. И под яслями гравитационное поле было выключено, чтобы вещи имели тот вес, который должен быть на Луне. В остальной же части станции действовала земная сила тяжести. Батча доставили на станцию, и он находился именно там, где не мог даже поднять свою пушистую тонкую лапку.

В яслях же он чувствовал себя иначе. Уорден опустил его на пол, он распрямился и внезапно юркнул из классной комнаты в искусственную жилую пещеру. Как и во всех жилищах расы Батча, там находились пятифутовые камни, которым была придана конусообразная форма. И еще качающийся камень, стоявший на плоской плите. Камни-дротики были привязаны проволокой из опасения, как бы существу не взбрело в голову что-нибудь дурное.

Батч метнулся к знакомым ему предметам. Он взобрался на один из конусообразных камней и крепко обхватил его руками и ногами, тесно прильнув к его верхушке. Уорден наблюдал за ним. Несколько минут Батч был неподвижен, не двигал даже глазами, вживался, казалось, в обстановку.