Нулевые. Затишье перед катастрофой

“…..в конечном итоге звериный капитализм девяностых под действием нефтяного дождя и суверенной демократии мутировал в непонятный мрачный способ государственного устройства. В мире ещё не было прецедентов диктатуры касты спецслужб и можно смело утверждать, что российский человек попал в пространство мягкого тоталитаризма. Методы борьбы с такого рода тоталитаризмом человечеству ещё известны не были….”

– Почему всё должно быть таким плохим? Что я сделал не так? Я же делал всё правильно? Почему она отказала мне? Тут есть два варианта. Либо у неё есть любовник, либо она действительно просто боится серьезных отношений, – думал Михаил.

Несмотря на то, что Анна бесчисленное количество раз пыталась скрасить существование Власова любовными играми, в голове Власова засели сомнения, а в его сердце поселилась тоска. К тому же “опричники” разозлились и взяли с предприятия Михаила больше. Бизнес хирел. Власов был вынужден проводить больше времени в офисе, часто ему приходилось работать до глубокой ночи. Всё равно ему иногда не хотелось приходить домой. Его выходные были окрашены частыми попойками с Зайцевым, а вот так называемых “светских мероприятий” с Анной было всё меньше.

Одним субботним вечером Власов с Леонидом сидели в пивной, пили и разговаривали о всяких особенностях российского капитализма.

– Почему Макаров не впрягся за нас перед Вершининым? – спросил Власов.

– Вершинин выше Макарова в вертикали. Он вообще московский и у них там в девяностых был с Макаровым конфликт какой-то.

– Что за конфликт?

– Точно не знаю, но был слух о том, что Макаров спалил Вершинина, когда тот продавал чеченцам оружие за деньги, полученные от фальшивых авизо. Потом Ваню нашего понизили и отправили в Питер, а Вершинин влился к Коржакову с Барсуковым в их ФАПСИшно-ФСОшную структуру.

– Серьёзный это человек, – Власов хлебнул пива и заел сухарями. – Зря я тогда вспылил.

– Да не волнуйся, – Леонид макнул сухарь в соус и съел его. – Если бы ты не настоял они бы нас постепенно рейданули.

– Знаешь, с того момента как я стал этим заниматься жизнь стала быстрой и незапоминающийся.

– Ты это смотри, – Леонид хлебнул пива, – Так мозг работает человеческий. Это ещё Эйнштейн заметил. В приятные минуты жизнь пролетает быстро, а в минуты отчаянья она длиться необычайно драматически выразительно.

– Да уж, – Власов допил своё пиво.

– В последнее время я вспоминаю конец восьмидесятых и наш кооператив по продаже компьютерной техники. Какое же говно мы тогда впаривали! Но желающих было хоть отбавляй. Очереди были. Мы тогда были уверены, что это всё не навсегда. Что КГБ в своё время прикроет наши лавочки и как-то присвоит нами наработанное в пользу государственной машины.

– Да. Зажрался я от жизни этой. Я – жалкий человек, Лёня. Если бы не ты, то гнил бы я дальше по больницам и аптекам.

– Что-то ты совсем скис. Не мучайся так. Всё равно кроме тебя у меня достойных людей в друзьях не было.

– Достойный человек. Это просто смешно, – думал Власов.

– По-твоему можно было кооперироваться с Юркой, который героином торговал или с Вовчиком?

– А что, кстати, с Вовкой стало?

– Он как вернулся из Чечни пошел в бандиты. Тачки угонял. Сейчас вроде бы сидит или уже ушел в мир иной. Обидно мне за наше поколение.

– Лучше подумай, какие у нас будут дети? Если вообще будут.

– Вот этого не надо, – Лёня допил пиво. – Всё будет, когда время придет.

– Я понял, – вдруг сказал Власов. – Мы же все прибитые. Властью прибитые. Царями и генсеками. Целые поколения униженных и оскорблённых. Вот где корень гламуров и всего прочего распила. Всему виной наша униженная и озлобленная душа. Аня права. Это болезнь духа. Мы же все думаем, что лучше других. А на самом деле нет. Это говорит в нас наш недуг. И я такой же. Я тоже болен.

– Что-то тебя занесло совсем. Я вот тоже нашел себе женщину и у нас с ней всё серьезно. Так что не только у тебя одного есть отношения.

– Поздравляю.

Дальше разговор потерял смысловую ценность и скатился в обсуждение быта.

В один из дней упадничества Михаил захватил Черновик, чтобы скрасить своё ночное бдение. Он сидел в кабинете и уже заканчивал бутылку коньяка. В кабинет вошел Зайцев.

– Уже бухой? – растерянно спросил Зайцев.

– Отстань! – Власов с трудом мог что-либо выговаривать.

Зайцев вышел из кабинета с презрительным выражением лица, Власов налил себе очередной стакан и залез в Черновик. Он удивился. Ему попалась запись сделанная Петровым.