Нулевые

– Рад, Никитка! Так рад, что выбрались! – Андрюха обнял его, похлопал по спине. – Да, познакомьтесь! – Обернулся в сторону бородатого. – Василий Усольцев, режиссер православного театра, из Дмитрова. А это, Василий, – Никита, мой друг и супруг нашей молодой мамочки.

– Угу-м. – Бородатый приподнялся, не подавая руки, кивнул. Сергеев тоже ответил междометием и кивком. Приставил к столу стул, втиснулся между женой и Андрюхой.

– Как дела-то, Никит? Рассказывай! – спрашивал Андрюха. – Сто же лет не виделись!

– Да вот, дочку родили. Четыре месяца… Решили попробовать съездить…

– Отлично! Вы молодцы, что приехали! Спасибо!

«Опять молодцы, – усмехнулся Сергеев, – все молодцы».

– А дочка у вас – чудо! Такой ребеночек!.. Ух-х, Дашутка, принцессой будешь!..

Сергеев зачем-то ляпнул:

– Она, кстати, уже разговаривать может.

Наталья хохотнула. Остальные чуть ли не хором изумленно-недоверчиво выдохнули:

– Как это?!

– Да нет, я серьезно. – Сергеев глянул на жену. – Скажи.

– Ну, не то чтоб разговаривает, – осторожно ответила она, – но что-то такое получается…

– Всё у нее нормально получается! Ну-ка, дай мне. – Он взял дочку; Дашка лежала с открытыми глазами, пустышки во рту не было. – Даш, скажи, как тебя зовут? Ну, скажи. Как зовут нашу девочку?

Дочка настроила взгляд на Сергееве и улыбнулась.

– Ну, скажи, солнышко. Как тебя зовут? А?.. Да-аш. Давай.

– Гы-ы, – сказала она.

– Ух ты! – то ли всерьез, то ли шутя воскликнул Володька и открыл бутылку «Старого мельника». – Уникально, слушай!

– Да нет, погодите. – Сергеев почувствовал неловкость. – Она нормально умеет говорить… Даш, скажи. Скажи, как тебя зовут? Ну, пожалуйста… – Дочка не ответила. – А брата? Как брата зовут? Братика как зовут твоего?.. Ну, Даш, что это?.. Скажи, а?.. – И Сергеев услышал в своем голосе мольбу, разозлился на себя, на молчащую дочку; дома она действительно часто отвечала вполне отчетливо: «Дая», «Сая», «Никия». – Ну, скажи давай, доча. Перестань капризничать. А?.. Даша-а!..

Она заскулила, видимо, испугавшись. Потянулась куда-то. Жена забрала ее.

– Нет, честно, она говорит, – продолжал доказывать Сергеев, чувствуя себя все неудобней. – Без твердых согласных, конечно, но…

– Эх, Никит, – хлопнул его по плечу Андрюха, – как я рад за вас! Дети – это счастье!.. Я вам завидую самой белой завистью. Вообще!

– Пора, – поднял рюмку Володька.

Сергееву очень хотелось выпить. И найти тему для разговора, чтобы этот ляп с говорящей в четыре месяца дочкой забылся. Или замялся хотя бы.

– Как, Андрей, дела-то вообще? – спросил он, не найдя ничего более интересного, когда выпили и плотно закусили; еды на столе было полно, горки из ломтиков колбасы, огурцов и помидоров, мяса, селедки. Еще и в пакетах возле холодильника лежала. На три дня запасов.

– Да как… Как сказать, – вздохнул Андрюха. – В Щуке целыми днями пыркаюсь, халтурю потихоньку. Надо ведь веранду достраивать, второй этаж… Василию вот, – он посмотрел на бородатого, – со спектаклями помогаю.

Тот пробасил:

– Андрюша от Бога художник. Так улавливает!.. – И, не подобрав нужного слова, потряс кулаком. – Ух-х!

– Нерв, – сказал Володька.

– А?

– Нерв Андрюха улавливает.

Бородатый пошевелил бородой.

– Ну, и так можно сказать… Бесценный он человек!

– Нужно будет съездить в ваш театр, – сказала Наталья.

– Милости просим. Только у нас не каждый день – строго по воскресеньям. И сложные постановки.

10

Ели, выпивали, разговаривали. В основном вспоминали прошлое – давнишние премьеры, куда-то исчезнувших, подававших надежды ребят, обсуждали своих знакомых, ставших звездами. Жалели, что не все из компании сегодня здесь, и, пожалев, тоже обсуждали – как теперь живут они, где работают, какие у них проблемы… Володька в который раз рассуждал об актере Сергее Безрукове:

– Он талантище без вопросов, конечно! Без обсуждений. Такая энергетика – прямо чувствуешь! Сейчас Пушкина играет… Но – не знаю. Что-то не верю, что получится. Как-то… не хватает чего-то… Не знаю…

От водки с пивом он опьянел больше других, его переполняло нехорошее, агрессивное возбуждение. Наталья подкладывала ему на тарелку закуску:

– Ешь, пожалуйста, ешь. – И жаловалась жене Сергеева: – Совсем не ест. Кусок не впихнешь…

– Я сюда не есть приехал, а общаться… Слушайте! Э-эй, господа! – Володька постучал вилкой по бутылке. – Слушайте, а давайте споем? Русское. Помните, как мы пели классно. Давайте?

– Потише, Володь! – в ответ зашептала жена Сергеева. – Дашка засыпает.

Володька расстроенно вздохнул. А бородатый усмехнулся:

– Утомилась девочка от папиного урока.

Сергеев сделал вид, что не услышал.

– Кстати, ребята! – забыв о шепоте, сама воскликнула жена. – Со мной сегодня такой позор случился! Представляете, забыла вторую строчку «Изгиб гитары желтой». Всю жизнь пела, а тут – как стер кто-то… Чуть не разрыдалась…

– Изгиб гитары желтой, – забубнил Володька, – ты обнимаешь нежно… Чего грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись. Качнется купол неба… Ну да: чего грустишь, бродяга…

– Да нет, другое там. Какой бродяга?..