Нульт

Светочи сгинули все, кроме, как оказалось, одного. Отец Зиро как-то обмолвился, что у него на работе завалялся всеми забытый экземпляр. Он случайно его обнаружил, но не заявил. И Зиро (который тогда был никакой не Зиро, тогда его звали, как звали многих советских мальчиков) вцепился в него, как пиявка. В конце концов страсти по Светочам утихли, а Зиро настолько хорошо себя вел, что не узнавал себя в зеркале. Он приносил из школы пятерки, помогал матери по хозяйству, был вежлив и причесан, короче говоря, отказывал себе во многом. В конце концов, отец дрогнул. «Ладно, – сказал он, когда Зиро продемонстрировал четвертной табель всего с двумя четверками, – зайди ко мне завтра на работу».

Даже спустя столько времени Зиро помнил тот день до мельчайших подробностей. После школы он пришел к отцовскому институту, попросил скучающего солдатика на проходной вызвать отца. Солдатик что-то сказал по вертушке, вышел папа, ступая, как всегда, широко и уверенно. В руках его была брезентовая сумка. Он подмигнул сыну и сказал: «Паек маме отнеси. Я сегодня задержусь». Спросил что-то дежурное про школу, потрепал по голове и пошел обратно.

Зиро летел как на крыльях. Сердце норовило выскочить из груди. Ура! Пацаны сдохнут от зависти. Как же, теперь Светоч есть только у него. Один-единственный, последний-распоследний. Скорей бы вечер! Он уже успел забыть, каково это, держать космос в своих руках. Ха-ха, да он теперь абсолютный властелин неба! Зиро успел отбежать довольно далеко, когда за спиной грохнуло, и он действительно полетел. Взрывная волна подняла его в воздух и с размаху впечатала в какой-то старый сарай так, что он протаранил лбом деревянную стену. (До сих пор голова иногда побаливает.) Он потерял сознание. Очнулся он ночью, в госпитале, и первое, что увидел, белое, как мел, лицо матери. Зиро передернуло. Оно до сих пор стоит перед глазами. Самое страшное, что он видел в жизни.

Тогда мало кто в Воркуйске-8 жил долго. Смерть постоянно висела над городом, как отравленное радиацией пылевое облако, все они жили с предчувствием близкой гибели. Говорили, они ковали лазерный щит Родины. А может, конструировали спутники. Или логику для ракет. Кто знает? Отец никогда не рассказывал о своей работе. В Воркуйске-8 никто никогда не говорил о своей работе. Можно было говорить о чем угодно, только не об этом. За теми, кто много говорил, ночью приезжали суровые люди в черных автомобилях. Известно было только то, что там никто не выжил. Включая того солдатика на проходной. Взрыв разрушил здание до основания.

Что его убило? Что они испытывали в тот день? Разве это важно теперь? Кто теперь сможет сказать, что важно, а что нет? – думал разом повзрослевший Зиро на похоронах отца. В тот день даже лягушки заткнулись. Взвод солдат выстрелил в небо. Как будто оно было в чем-то виновато.

Хоронили они какой-то опечатанный свинцовый контейнер.

– Эй! Ты где?! – Друг Пипетка тряс Зиро за плечо.

– А?

– Я говорю, в «Кластер» поедем?

– Ага. Поехали. Отожжем слегка.

– Во! – довольно кивнул Пип. – Это я понимаю. А то насупился, понимаешь, как выпь. Лягушки дохнут.

Зиро стало легче. Зачем мне эти мрачные мысли, думал он. Какой от них толк? Жизнь продолжается. И не самая хреновая жизнь. Болотная хмарь рассеялась – они въезжали в город. Промчались мимо поста, охранявшего дорогу на антенный остров; патрульный лениво махнул им жезлом, мол, давайте, проезжайте, не останавливайтесь. Пип вырулил на трехуровневую развязку и развернулся в сторону промышленного сектора города. Над ними, с характерным свистом, пролетел скоростной монорельс на магнитной подушке. Пип гнал по сверкающим неоном улицам ночного города, на которых в честь наступавших выходных было полно народа. Эх, пап, если бы ты видел, во что превратился наш городок, подумал Зиро. Ты бы очень удивился.

002. «Битый Кластер»

– Слыхал, Припоя стерли? – спросил Корень.

Зиро сидел у стойки бара и смотрел, как Корень ловко жонглирует шейкером. Корень выглядел, как животное, рожденное убивать, – центнер мускулов в агрессивных татуировках, черная кожа, бритый череп и рыжая бородища, в ушах с полкило железа. Но внешнее впечатление часто обманчиво – на самом деле Корень был добродушный увалень, обожающий потрепаться. Вся эта его внешняя агрессивность наследие прошлого – в молодости Корень был байкером, гонял с Болотными Гадюками, но потом серьезно расшибся и завязал. Теперь он мешал коктейли в «Битом Кластере» и попутно распускал слухи, которые притягивал к себе, как статика пыль.

– С резервной копией? – отозвался Зиро.

– Без.