Нуманция

Вернулся, твёрдо поджав губы. Зашёл легионер, Ацилия только медленно перевела на него глаза и снова перевела на Марция.

— Фаусимус? — легионер вскинулся на своё имя, — Давно у тебя была женщина?

— В смысле, господин Марций? — перевёл удивлённые глаза, вскинул брови, раскрывая рот от изумления, а Ацилия отшатнулась в страхе: неужели он в самом деле сделает это? Неужели он способен?.. Боги святые…

— Женщина? Самая настоящая женщина из плоти и крови? Давно ты в последний раз спал с женщиной? — он напирал на растерянного солдата.

— Ну… — замялся, глянул Ацилии в лицо.

— А хочешь? Хочешь прямо сейчас?

— Ну… Я не знаю… Смотря, какая женщина…

— А тебе не всё равно? — Марций усмехнулся, а легионер удивлённо промолчал, наверное, ему ещё ни разу не предлагали подобного, и он думал, что его разыгрывают, чтобы потом посмеяться. Ацилия заворожено смотрела в лицо Марция, будто всё, что происходит, и не касается её, а он, как одержимый, словно играл роль, не оглядываясь, не думая, жестоко. Вскинул руку:

— Вот, эта вот женщина! — Ацилия отшатнулась, когда оба мужских лица повернулись к ней, — Нравится? Смотри внимательнее, Фаусимус… Смотри на неё… Нравится?

— Ну… — солдат, — мальчишка не старше самой Ацилии! — пожал плечами, улыбнулся неловко, — Это же ваша рабыня, все знают…

— А я разрешаю тебе. Хочешь мою рабыню?.. Хочешь? Я разрешаю… Прямо сейчас… Бери! — он быстро подошёл к Ацилии, встал за спиной, взяв сзади за подбородок, приподнял её голову, — Что, не нравится? Смотри, какая… — поймал за тунику у горла и рванул вниз до самых локтей, открывая плечи, грудь. Ацилия вскрикнула от неожиданности, быстро закрылась руками, наклонилась вперёд, стараясь сжаться. От резких движений туника колыхнулась вокруг ног, открывая их. А Марций так и стоял за спиной, глядел на белые вздрагивающие лопатки, желобок позвоночника. Последний раз он вот так вот видел эту белую спину у Овидия, тогда ему было её жалко… Ему было жалко эту девчонку… Он вскинул голову:

— Ну что, Фаусимус?

— Я даже не знаю, господин Марций…

— Ну что ты за растяпа! Ничего, я найду другого… Иди отсюда!

Пошёл к выходу, а Марций проводил его глазами поверх плеча рабыни, так и стоял у неё за спиной, проговорил негромко:

— Теперь ты понимаешь, что я не собираюсь с тобой шутить?

Ацилия вздрогнула, ни ничего не ответила, быстро отошла в сторону, отвернулась, наклонив голову, впопыхах стала натягивать вверх на плечи рукава разорванной одежды. Снизу порвано, сверху порвано, что им всем от неё надо?

— Ещё ни один человек не обращался со мной так жестоко, как вы… — негромко заговорила она, по-прежнему стоя к нему спиной.

— Конечно, ты привыкла, что вокруг тебя рабы и слуги, любящие папочка и брат, все смотрят на тебя, все любуются…

— Даже Овидий не так жесток, как вы… От него я по крайней мере смогла отбиться, мне хватило моих сил, вы же… от вас же… — передёрнула плечами, — Вы же получили своё подлым шантажом, положив на другую чашу весов то, что вы делаете сейчас… Это мерзко! Мерзко и подло… — Марций слушал её не перебивая, только брови его от удивления с каждым её словом поднимались всё выше. — Даже Лелий… У него свои причуды, действует он, конечно… Но его можно понять, он просто хочет получить то, что хочет, и способы его не интересуют… Я не думаю, что он когда-нибудь будет шантажировать меня, как вы… Мерзко и грязно! Получит своё и успокоится…

— Хорошо! — он перебил её, — Я понял тебя!.. Ты жалеешь, что я отбил тебя, что вмешался… Я могу тебя продать ему…

— Нет! — резко перебила Ацилия, обернувшись к нему, стояла, обняв себя за плечи, удерживая рваную одежду, — Вы неправильно поняли меня! Не надо делать мне всё на зло! Специально! Ну что вы за человек, ей-богу… Я говорю не о Лелие, я говорю о вас! О вас! Откуда столько жестокости по отношению ко мне, именно ко мне? Что я вам сделала?.. Да, сбежала, и буду сбегать и ещё, и ещё… Потому что я не хочу быть ничьей рабыней, я хочу быть свободной, а даром вы меня не отпускаете и даже продать родным не хотите…

— И не отпущу. — Он кивнул головой. — И не продам. — Смотрел ей в лицо, она впервые так много говорила при нём, и так грамотно, так прочувствованно, — Я думал, что у нас всё наладилось, я не бил тебя, не насиловал, вернул тебе твои побрякушки, ты нигде не работала…

— Ну это же не жизнь! — закричала Ацилия, — Не в этом заключается нормальная жизнь…

— А в чём? В чём для тебя заключается нормальная жизнь? В слугах, в рабах? В деньгах? В положении?..

— В любви! — перебила она его вспыльчиво, и Марций повёл бровью. — Дома меня любили, обо мне заботились, меня жалели… А вам незнакомы эти чувства! Вы не знаете ни любви, ни жалости… Забота для вас — пустой звук… Да разве то, что вы делаете, то унижение, которому вы меня подвергаете, эти запугивания — это нормальная жизнь! Да любой человек сойдёт от этого с ума! Чего ж вы от меня хотите?

— А ты, оказывается, тоже кричать умеешь… — Он улыбался и это его спокойствие, его непробиваемость, потерянные слова и эмоции разозлили Ацилию: