Нуманция

Девчонка поднялась и подошла, собирая волосы на затылке в тяжёлый узел. Выглядела она значительно лучше, чем вчера. Отдышалась и помылась, выспалась, прямо красавица.

Марций следил за ней, снимая рыбу с кости, а рабыня налила ему в кубок вина, разбавленного водой, вложила в протянутую руку салфетку, следила и сама за ним, открыто, не скрываясь. К такому он не привык.

— Как тебя зовут? Или мне звать тебя испанкой?

— Почему испанкой? Мои родители из Рима! Я — Ацилия!

У неё даже в голосе вызов. Всё меняется при свете дня. Марций нахмурился, вспоминая:

— Ацилия?.. Уж не того ли самого Ацилия дочь, сенатора, что изгнали из Рима?

— Того самого.

Он присвистнул, вскидывая на неё голову, стал рассматривать пристально. Ведь чувствовал, что что-то не то… Дочь сенатора. Ничего себе!

— Теперь понятно, почему ты ничего делать не умеешь, всю жизнь пальцем о палец не ударяла! Слуги и рабы, няньки и повара… Так? — Она промолчала. — А теперь жизнь повернулась, всё стало по-другому, а ты своими ручками и делать ничего не научилась, ничего не умеешь, даже иглу держать! Так? — он поймал вдруг её руку за запястье, потряс кистью в воздухе. — Папа-мама лелеяли доченьку, думали найти богатого жениха, а оказалось?.. — усмехнулся, показав белые зубы. — Шлюха, рабыня гарнизонного центуриона…

— Хватит! — она вырвала руку резко и спрятала за спину. — Моя мать умерла сразу же, как родила меня, я даже не видела её ни разу…

— Значит, отец тебя изрядно баловал, даже не показал, как добывают в этой жизни на кусок хлеба…

— Не трогайте моего отца! Он был благородным человеком в отличие от вас! — она вспылила и с грохотом поставила кувшин на столик, вино плеснулось на столешницу. — Извините… — прошептала.

— Твой отец был сенатором, а я всего лишь центурион, я честно выполняю приказы, а его — выгнали из Рима. Где справедливость? Правда?

Она дёрнула головой с вызовом, вздёрнула подбородок, и волосы её посыпались по плечам чёрной блестящей волной, завораживая, приковывая взгляд. Она торопливо собрала их, закинув руки назад, стала скручивать в тяжёлый жгут, чтобы снова спрятать. Многие говорили ей о красоте волос, и этот тоже сказал:

— Тебе нужно обрезать волосы, иначе ты по полдня будешь их только чесать и мыть, или тебе купить ещё пару рабынь — ухаживать за тобой? — усмехнулся, допил вино из кубка и поднялся.

Ацилия следила за ним со своего места, растерянно хлопая ресницами, шепнула:

— Я никогда не отрежу их, я растила их всю жизнь…

— А мне всё равно, как я скажу, так и сделаешь.

— Нет…

— Что? — он прямо глядел ей в глаза. — Повтори ещё раз. — Она опустила голову, пряча глаза. — Что это ещё за номер? — Отвернулась, покусывая губы. — Вот так-то лучше.

Он направился к выходу, захватив свой плащ.

— Господин? — она сама позвала его.

Центурион обернулся молча.

— Я… У меня есть родственники в Риме… Двоюродный брат, он любит меня, как родную сестру… Если вам так нужны деньги, если вы так цените их, позвольте мне написать письмо в Рим, он приедет, он выкупит меня за любые деньги…

Марций смотрел на неё, склонив голову к плечу.

— Нет!

— Почему? Ну, почему? Почему — нет?

— Нет и всё! — сказал, как отрезал, развернулся уходить и крикнул вдруг на- последок: — Гай, отдай ей шитьё! Вечером приду и проверю!

Ацилия только устало прикрыла глаза.

* * *

Вечером он пришёл и сразу же спросил:

— Покажи, что сделала.

Ацилия подала ему зашитую тунику, он покрутил одежду, посмотрел шов, вскинул глаза:

— Ты думаешь, я буду это носить?

Рабыня пожала плечами, пряча руки под складочки своей туники, шепнула:

— Я только учусь, следующий раз будет лучше…

— А мне следующий раз не надо. Возьмёшь и перешьёшь, — бросил тунику ей в руки.

— Опять? Это как? Ведь зашито же… — попыталась опротестовать, но центурион только вспылил, забрал тунику и снова разорвал её по шву. Девчонка только удивлённо захлопала ресницами.

— Перешьёшь ещё раз, я в таком ходить не буду. Сделаешь плохо, будешь делать ещё раз, и ещё, и ещё, если надо будет.

Он ужинал, а Ацилия сидела шила. Старалась на него не глядеть, да он и не замечал её, разговаривал со своим рабом.

Она досидела допоздна, все уже спали, но на следующий день она оставлять не хотела, психовала, исколола себе все руки, ругала его. Подняла глаза и заметила, что он на неё смотрит, смутилась.

— Гаси свет и ложись спать.

— Я сначала доделаю.

Ничего больше не сказал, ушёл. Утром проверил её работу, покачал головой:

— Ладно, пойдёт… — Заметил, как она прячет левую руку за спину, и поймал её за локоть, перехватил за запястье, поднося к лицу. Девчонка упёрлась, потянула руку. Исколола указательный палец до крови. Оттолкнул её руку, ругнувшись:- Белоручка.

Вот так вот и пошла её жизнь. Ацилии приходилось включаться в работу; она прислуживала за столом, помогала снимать сапоги, раздеваться и одеваться по утрам и вечерам, зашивала одежду. И всё равно маялась от скуки, благо, что хозяин совсем забыл про волосы, и Ацилия боялась ему напоминать, прятала их под лёгкую косынку, укладывала на затылке длинными шпильками.