Нумерация с хвоста. Путеводитель по русской литературе

Главное достоинство романа – предельно плотный слой персонажей второго плана: мелькисаровские партнеры, конкуренты, соседи; коллекционер-аптекарь, изобретатель-благотворитель, причудливо деформированные эпохой типы – эксцентрики, чудаки, оригиналы; галерея целая, – и у всех характеры, речь, психология, у каждого биография своя, комплекс воззрений; каждый – носитель определенной идеологии. Архангельский – чья осведомленность в самых разных сферах, от экономических махинаций до экспрессионистской музыки, вызывает искреннее уважение – не жалеет времени не только на подробное, с целыми архивами историй, портретирование каждого, но на целые сцены с ними. У Архангельского ценный вкус не только к эксцентричным персонажам, но и к типам; и свойственное историку эпохи желание схватить их – как раз потому, что типы сейчас важнее, чем уникумы; время уникумов уходит, их отсекают.

Чей-то еще роман мог бы и обойтись без этого занимательного человековедения – но не «Цена отсечения». Вообще-то, это роман про них, ушедших на второй план и налаживающих запущенные в бурные 90-е «горизонтальные» отношения. Собственно, это тоже неслучайно – время Главных Героев проходит, личности нивелируются, становятся второстепенными, годными лишь на эпизодические роли в каком-то романе. Это, собственно, тоже – отсечение; эпоха как бы отсекает кого-то, не дает за них больше какого-то максимума; социальный сепаратор своего рода.

Кто в «Цене отсечения» на самом деле главный – так это автор: умный, спокойный, очень хороший рассказчик, уравновешенный, широко информированный; с выдающимся языковым слухом (любитель словечек эпохи, часто выделяет их курсивом. «Ездить на англикосе» – и «на гитлере» – то есть на английском и немецком автомобиле соответственно) и чутьем (писатель из тех, кто умеет пользоваться точкой с запятой; это все равно что уметь подтормаживать коробкой передач – те, кто тормозят только ножным, многое теряют).

Автор умный не только «вообще», как публицист, – но и очень умно ведущий игру романиста, знающего цену традиции, «психологическому реализму»: равноудаленный от всех читательских ожиданий, но и равноприближенный. Не ностальгирующий по советскому; не пугающий апокалиптическими предчувствиями, не демонстрирующий «интеллигентский либерализм» и не дразнящий мажорными прогнозами о будущем величии; автор одержим соблюдением объективности – он очень настойчиво дает понять, что вся его деятельность сводится к тому, чтобы просто-описывать-то-что-есть. По выражению все того же персонажа, писателя Боржанинова, который зафиксировал ничью: «Не возвращайте прошлого! И будущего тоже не надо. Лишнее. Пусть буду я как есть».

В случае «Цены отсечения» вообще важно – кто автор. Дельный литературовед и компетентный историк, автор биографии Александра I, учебника литературы для 10 класса и нон-фикшна «1962» – но не Тынянов и не Жолковский, ни разу; экс-замглавного «Известий», телеведущий, колумнист, блогер – чья публицистика, в общем, никогда не претендовала на сногсшибательность и в стилистическом плане мало отличалась от чьей-либо еще; шлягеров в активе не имеющий, не Максим Соколов и не Дугин; ну да, еще один пробившийся на канал «Культура» интеллектуал с металлокерамической улыбкой, голодными глазами и хорошими шансами к 60 годам стать министром культуры, не бог весть что на здешнем безрыбье.

И не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы предположить, какого рода у него будет роман. Обычно беда окололитературных людей, подавшихся в романисты, состоит в том, что они знают, как надо, и принимаются конструировать тексты: здесь подпустить сравнение, здесь пошутить, здесь разбавить подслушанным в ресторане диалогом, здесь сюжетный финт; отдельные фразы получаются хуже или лучше, но запах дизайнерского ателье выветрить невозможно.

Не угадали, как выяснилось. Архангельский оказался настоящим, естественным писателем; то есть, да, сюжет с миражным адюльтером он сконструировал (и даже перемудрил, может быть), но текст в целом – нет, текст у него написался сам; он сначала слышит музыку, а потом записывает фразу, и так весь роман; у него оказалось природное чувство ритма, а еще замечательный слух, ухо, способность не только генерировать свою речь, но и воспроизводить чужую, множество типов, с оттенками, интонациями.