Нунивак

— Что же это будет? — откашлявшись, сказал Владимир Антонович. — Что же будет, если каждый из нас уйдет на фронт? Нет, так не пойдет. Кроме того, есть правительственное распоряжение освободить от обязательной военной службы представителей малых народностей, в частности эскимосов. Сколько вас всего на побережье? И двух тысяч не наберется. Если каждый мужчина из вас пожелает уйти на войну, то от народа ничего не останется.

Секретарь помолчал, разжег трескучую, стреляющую огнем самокрутку и продолжал:

— Знаешь, что такое коммунистическая гуманность?

Таю отрицательно покачал головой.

— Суть коммунистической гуманности в том, что, воюя против самого страшного врага человечества — германского фашизма, мы не перестаем заботиться о сохранении народов, только что возрожденных Октябрем и спасенных от вымирания… Вот так, Таю. А воевать можно и здесь: охотиться, бить песцов, морского зверя, шить теплую одежду для воинов.

Таю ушел от секретаря расстроенный безуспешной попыткой попасть на фронт. Он взялся за работу так, что в Нуниваке никто не удивился, когда после войны ему на грудь Владимир Антонович прикрепил медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

Наступила послевоенная жизнь. Многие русские уехали на родину — кто в отпуск, а кто и насовсем. Уехал и Владимир Антонович, худой как палка и беспрерывно кашляющий. Врачи сказали, что ему нельзя больше жить на Чукотке, — климат не тот.

Приехали новые люди. В Нунивак назначили нового председателя, молодого самоуверенного парня. Да, именно назначили, потому что попробуй не проголосуй в те времена за человека, присланного из самого района. Новый председатель не умел отличить китовый гарпун от моржового, путал нерпу с лахтаком, зато строго блюл идейную дисциплину и на попытки колхозников покритиковать его огрызался словами:

— Вы критикуете партийную линию!

Таю смотрел на этого человека и недоумевал. Попробовал Таю заикнуться о нём новому секретарю райкома, но тот подозрительно поглядел на охотника и спросил у помощника:

— Кто этот человек?

И пальцем показал на Таю. Давно не показывали на эскимоса пальцем. С тех пор как Таю перебрался через пролив после скитаний по американской земле. Вспыхнул Таю и выскочил из райкома.

А жизнь шла. С каждым годом хорошел районный центр. Один за другим вырастали в нем новые дома. Те из чукчей и эскимосов, которые попали в руководящие районные деятели, обзаводились хорошими вещами и ратовали за то, чтобы в районном центре была выстроена гостиница для приезжающих земляков, — не пустишь же гостя в новую квартиру с красивой мебелью и белым чехлом на диване — это тебе не яранга! Школы в окрестных стойбищах и селениях закрывались — все ехали в районный центр.

В районном центре не разводили оленей, не били моржей и китов. Многочисленные деятели производили один продукт — руководящую бумагу.

Эскимосы Нунивака стали равнодушны к колхозу. Смолкшие бубны шаманов зарокотали по ночам.

Иногда в маленькой комнате красного уголка собирались молодые люди Нунивака и мечтали о будущем, пели песни. Часто сюда заходил и Таю.

Однажды в красный уголок заглянул председатель. Он был краснолиц, и от него пахло лейбмановкой — так по фамилии директора назывался напиток, который вырабатывало единственное в районном центре промышленное предприятие.

Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?.. —

пели молодые эскимосы.

Председатель прислушался к словам песни, покачиваясь в низких дверях, и крикнул:

— Что за песни мурлычете?! Не стыдно петь такое?! Взгляните — при ком поёте? — Он показал на портрет.

— Что же нам петь? — робко спросил председателя молодой эскимос.

— Пойте идейные песни, соответствующие, так сказать, обстановке.

Председатель увидел Таю и накинулся на него:

— А ты что здесь делаешь? А ещё коммунистом называешься! Гляди у меня! Я знаю — у тебя есть родственник в капиталистической Америке. Погоди, до тебя ещё доберутся!

С тех пор в красный уголок никто не ходил. Изредка в нём устраивались партийные собрания, а больше он пустовал.

На угрозы председателя Таю не обратил внимания.

Копнуть поглубже любого жителя Нунивака — почти у каждого можно обнаружить родственника на том берегу.

Но председатель продолжал напоминать.

Однажды Таю, как член правления, отказался голосовать за утверждение премии председателю. Эскимос поднялся с места, прошел и встал рядом с председателем.

— За что тебе премия? — обратился Таю к нему. — Что ты делаешь для колхоза? Ходишь с нами на охоту? Делишь опасности, холод и голод в движущихся льдах пролива? Нет, не заслужил ты премии! Пусть её дают Утоюку — он больше всех загарпунил моржей и китов, добыл песцов и белых медведей. А за то, что ты пером гарпунишь бумагу, тебе достаточно и зарплаты.

Члены правления проголосовали «против». Председатель колхоза уехал в районный центр, а оттуда явился вместе с милиционером Митрохиным.