Нунивак

— А верно! — воскликнул Таю. — Как я это не подумал? Надо их задержать и доставить пограничникам.

— Я сомневаюсь, — сказал Утоюк.

— В чем? — спросил Таю.

— Нужно ли их доставлять пограничникам. Я так думаю: отпустим их, но сделаем им соответствующее заявление, — сказал Утоюк.

— Я понял тебя, — сказал Таю. — Я о заявления подумаю.

Хозяин байдары и Таграт с беспокойством наблюдали за говорящими на русском языке. Нетрудно понять, что речь шла о них. Другие охотники с байдары тоже начали прислушиваться.

— Пейте чай, — успокоил их Таю. — Бензином снабдим.

Туман расходился, но теперь садилось солнце, и мгла медленно поднималась над морем, с трудом отрываясь от льдин, от гладкой поверхности спокойной воды.

Емрон и Емрыкай о чем-то оживленно беседовали с эскимосскими парнями. Пожилые говорили о видах на охоту в этом году.

Таю всё порывался спросить брата о его семье, но как это сделать? А если у него не всё хорошо дома? Стоит ли бередить рану человеку, для которого жизнь не очень большая радость?

Жизнь Таграта оказалась совсем не такой, какой он её представлял много лет назад.

Он действительно чуть не стал владельцем настоящего деревянного вельбота. На вельботе был рульмотор, почти новый, и заводился не от шнура, а с помощью электрического стартера, стоило только нажать кнопку. Таграт радовался, как ребенок, которому обещали желанную игрушку. Ещё один взнос, и вельбот станет его собственностью — как тут не заставишь каждого встречного спускаться к берегу и любоваться им!

В эти радостные дни в его жилище пришел проповедник. Он приезжал на остров каждый год, и стоящий на высоком берегу большой дом, запертый большую часть года, оглашался странными голосами, навевающими тоску на впечатлительного Таграта. Тесть Таграта в сопровождении жены и дочери тоже отправлялся в этот дом. Возвращались они оттуда как после долгого беспокойного сна, и проходило порядочно времени, прежде чем у них наступало обычное настроение.

Поместительный дом на высоком берегу был молитвенным местом. Как-то Таграт спросил тестя, отчего тот ходит молиться и петь другому богу, когда у него в жилище висят амулеты, знаки и жертвенные принадлежности, предназначенные совсем для другого.

Тесть долго распространялся о могуществе белого человека.

— Ты видишь, что не эскимос, а белый изобрел рульмотор. У них есть летающие железные пароходы, электричество, когда в стеклянном пузырьке горит неизвестно отчего такой яркий свет, что смотреть на него больно… Их бог может оказаться более могущественным и изобретательным, чем наши духи.

Таграта удивил такой практичный подход тестя.

На острове процветал культ подражания белому человеку. Бывало, что эскимос в жизни не надевал чистого белья, а в жилище у него висел вверх ногами американский будильник, а сам он щеголял в неудобных, весьма прохладных штанах со множеством карманов: из заднего обязательно должны были торчать перчатки из ярко крашенной шерсти.

Посещая Ном, где он сбывал охотничьи трофеи посреднику Свену, Таграт приглядывался к жизни белых людей и не мог не отметить про себя, что они живут намного лучше эскимосов. Он не раз бывал в домике Свена, который, добродушно похлопывая Таграта по спине, называл его своим компаньоном. С каждым очередным взносом вельбот как бы ещё больше прирастал к сердцу Таграта. Он даже разделил его мысленно на столько частей, сколько нужно было сделать взносов, и теперь оставался только пустяк — откупить корму у «Гудзон бей компани».

Это были самые счастливые годы в жизни Таграта. Он поставил себе тайную цель, в которой не признавался даже самым близким друзьям. Он понял, что в этом причудливом мире самое главное — деньги. Если они будут у тебя в приличном количестве — можешь достичь положения белого человека, сравняться с ним не только по праву хлопать друг друга изо всех сил по спине. Ему хотелось, чтобы его дочь пошла в школу и постигла премудрости грамоты…

Оставалось сделать последний взнос за вельбот, как Таграт заболел. Весной он пошел охотиться на нерпу. В эти дни течение в проливе было неверное, обманчивое. Таграта едва не унесло в открытое море. Прыгая со льдины на льдину, чтобы добраться до крепкого припая, охотник едва не утонул. Обледенелый, он шел долго вдоль берега, добираясь до селения. На следующий день он не смог встать.

Таграт слушал с тоской треск ломающегося льда в проливе, шум весеннего ветра в брезентовой покрышке жилища, весенний радостный крик птиц. Люди готовили байдары, приносили жертвы морским богам, позабыв о проповедях, точили копья, гарпуны, пристреливали винчестеры.

К Таграту пришел тесть и предложил готовить вельбот к выходу в море.

— Только когда я встану, — твердо сказал Таграт. — Это мой вельбот.

Ему трудно было произнести эти слова, но ещё труднее было отдать вельбот в чужие руки, которые могли его погубить: весной в проливе много плавучих льдин — долго ли напороться…

Шли дни, а Таграт был по-прежнему настолько слаб, что трубка падала из рук. Срок последнего взноса за вельбот приближался, и чем меньше дней оставалось до него, тем они быстрее пролетали.