Нуреев: его жизнь

Не обходилось, конечно, и без обидных курьезов. «Самым смешным… и в то же время самым мучительным» стало его появление – практически «полуголым» – перед суровыми и циничными железнодорожными рабочими со своими семьями. Специально для матросского танца мальчику заказали синие шерстяные штаны – плотно скроенные, с застежками на бедрах. Но пошить их к сроку не успели, и Рудольфу пришлось надеть штаны, принадлежавшие другому танцору, который был и выше, и шире его. Костюмерша наскоро подогнала их по длине и сузила, скрепив булавками. Не успел Рудольф сделать и несколько первых па, как булавки вылетели, и штаны соскользнули вниз, до лодыжек. Мальчик в ужасе выскочил за кулисы. Костюмерша снова скрепила его костюм булавками, но через несколько минут после повторного выхода на сцену штаны опять упали. Большинство детей пятнадцати лет тут же бы сдались. Но Рудольф «был упрям как осел». Он умолил организаторов дать ему еще один шанс (подобную настойчивость он проявлял и в дальнейшем). Его третий выход на сцену сопровождался барабанной дробью и водевильным объявлением конферансье с многочисленными раскатистыми «р»: «Товарррищ Рррудольф Нуреев обещает вести себя как следует и больше не выкидывать никаких фокусов». На этот раз штаны удержались на бедрах, но зато ленты на шесте настолько пропитались пылью и грязью, что отказались раскручиваться и обвились вокруг горемычного танцора, лишив его возможности пошевелить рукой или ногой.

В тот месяц, когда Рудольфу исполнилось пятнадцать, от кровоизлияния в мозг умер Сталин. Тело советского лидера было выставлено для прощания в Москве на четыре дня, и в последний из них пять сотен человек задохнулись или были затоптаны насмерть в давке – закономерный, хоть и трагичный финал тридцатилетнего царства террора. Но для юного Нуреева самым знаменательным событием 1953 года стало открытие в Уфимском театре первой балетной студии. По рекомендации Войтович его туда приняли. Должно быть, Рудольфу тогда казалось, будто он шагнул в мир грез и фантазий своего детства. Пробил час, и он не только стал делить гримерную Уфимского балета с танцовщиками и наблюдать за их работой на тренировках, но и вышел вместе с ними на сцену – ту самую, которую он впервые увидел восемь лет назад и которая показалась ему тогда далекой, почти нереальной мечтой. Узнав, что труппе требовались статисты, Рудольф предложил в этом качестве себя и в скором времени переиграл все мыслимые выходные роли, от пажа до оруженосца. За это ему даже платили небольшое жалованье. С той поры Рудольф никогда не зарабатывал себе на жизнь каким-либо иным способом, кроме танца[34].

Теперь вся жизнь Рудольфа вертелась вокруг театра. Тренинги в балетном классе проходили до двенадцати часов, затем следовали дневные репетиции и, наконец, спектакли. (Такое повседневное расписание – класс, репетиция, выступление – останется для Нуреева неизменным на протяжении последующих тридцати девяти лет, где бы он ни оказывался – в Уфе, Ленинграде, Лондоне, Нью-Йорке или Париже.) Столь напряженный распорядок дня и желание родителей, настаивавших на том, чтобы он не бросал учебу, побудили Рудольфа перевестись в школу рабочей молодежи с более свободным посещением занятий. Сохранилось его заявление о переводе, написанное на имя директора школы и безапелляционностью напоминавшее скорее требование, чем прошение: «В силу того, что я работаю каждый день, посещать среднюю школу № 2 я больше не смогу». В те вечера, когда Рудольф не был задействован в спектакле, он пробирался в театр вместе с Альбертом, чтобы лишний раз его посмотреть[35]. Подобно матери, которая однажды под Новый год незаметно провела его на «Журавлиную песнь», Рудольф отлично знал, как проскользнуть через служебный вход незамеченным. А за кулисами они с Альбертом ребячливо качались на канатах, подражая Тарзану.

Альберт был единственным мальчиком из Дворца пионеров, который последовал за Рудольфом в новую балетную студию. Во Дворце пионеров – местном общественном клубе – собиралась самая разная молодежь. Но в нем недоставало той торжественной атмосферы целеустремленности, которой Рудольф наслаждался в балетной студии. За пианино во время занятий сидела все та же экспансивная Воронина. А вот с Войтович Рудольфу не так повезло: она занималась не с учениками, а с артистами Уфимского балета. В балетной студии преподавала Загида Нуриевна Бахтиярова, также выпускница Уфимского балета.

Но таких близких и теплых отношений, как с Войтович, у Рудольфа с ней не сложилось.