Нуреев: его жизнь

И, прежде чем кто-либо из артистов смог свести все известные факты в единую картину, их повезли на приветственный обед в «Корнер-Хаус», расположенный на Оксфорд-стрит в Вест-Энде. По дороге воображение у всех разыгралось. А потом их автобус сломался, и остаток пути гастролерам пришлось проделать пешком. Многие начали возмущаться очевидным актом предательства, винить Нуреева в том, что он на всех навлек беду. Поползли слухи, будто французы одурманили его наркотиками. Кто-то сказал, что он влюбился. Кое-кто посчитал все случившееся «очередной выходкой Рудика». А Алла Осипенко, «Одетта ленинградской труппы», как называла королеву лебедей из Кировского театра лондонская пресса, впала в полное смятение из-за утраты своего Зигфрида. За обедом ее настроение только ухудшилось – к еще большему огорчению балерины, англичане решили сделать ей сюрприз и отпраздновать ее день рождения. «Но отмечать этот день рождения никому не хотелось, – рассказывала Осипенко, которой пришлось натужно улыбаться перед камерами, разрезая торт. – Стоило посмотреть на их лица!» После обеда артисты начали размещаться в отеле «Стрэнд-Палас», тоже в Вест-Энде. И там Аллу снова облепили репортеры: «Мисс Осипенко, вам известно, что ваш партнер Нуреев сбежал в Париже?» Алла ответила, что ничего об этом не знает. «Я была очень расстроена. Я понимала: раз репортеры трещали о Нурееве, значит, с ним точно что-то случилось», – вспоминала Осипенко. В гостиничном коридоре она столкнулась с художником Кировского театра, Симоном Вирсаладзе. «Я только что услышал по радио, что Нуреев попросил политического убежища», – закатив в ужасе глаза, выпалил он. В ту ночь «никто не спал, – рассказывала Алла. – Мы только ходили друг к другу из номера в номер и обсуждали новости. Многим не верилось, что он мог сбежать».

На следующее утро артистов созвали на собрание. «Нам ничего прямо не говорили, – вспоминала Осипенко. – А мне просто сказали: «Алла, вы будете танцевать в “Лебедином озере” с Соловьевым». Я никогда раньше не танцевала с Соловьевым. Он был для меня слишком мал ростом». Для Соловьева роль Принца тоже была новой. Но Сергеев настоял. «Срочно разучите партию и отрепетируйте вместе», – только и сказал он новоиспеченным партнерам. «Никто нам больше ничего не объяснял, – посетовала Осипенко. – Но и о Нурееве больше не было никаких разговоров».

Ленинград, 16 июня 1661 года

Через пять часов после того, как Рудольф покинул Ле Бурже с полицейским эскортом, его подруга Тамара отправилась в Кировский театр – смотреть Королевский балет. В тот вечер английская труппа представляла свою постановку «Тщетной предосторожности»[133] Фредерика Аштона, и Тамаре не терпелось поскорее занять место в зале. Но не успела она опуститься в свое синее бархатное кресло, как один знакомый крикнул девушке, что ее кто-то искал в фойе. Выбежав из зала, Тамара столкнулась со своим старым приятелем; вид у него был мрачный. «Присядь, мне надо тебе кое-что сказать», – пробормотал он. «Что-то случилось с Рудиком, да?» – вдруг почуяла неладное Тамара. «Да, только что по “Голосу Америки” передали, что Нуреев попросил политического убежища». Политическое убежище??? Тамара никогда не слышала такого выражения и, что за ним стоит, не представляла. «Что за глупость! Рудик вообще в политике ничего не понимает», – машинально заспорила она. «А тут и понимать ничего не надо! – постарался объяснить ей приятель. – Надо просто попросить убежища в стране, в которой хочешь остаться».

Тамара бросилась к таксофону звонить Пушкиным, но трубку никто не брал. Тогда она позвонила Елизавете Михайловне Пажи, их доброй знакомой из музыкального магазина. Та уже слышала. «В трубке раздался плач, – вспоминала Тамара. – Елизавета Михайловна спрашивает: “Тамара, это правда?” – “Я не знаю” – “Тамара, приезжайте к нам, мы с Вениамином Михайловичем вас ждем”». Тамара не пошла на балет, а села в автобус и поехала к Пажи. Та жила в коммунальной квартире, и Тамара удивилась, когда Елизавета Михайловна открыла дверь в свою комнату. Там сидел ее притихший муж, на вид по-настоящему расстроенный. Они и в самом деле оба любили Рудика как сына. Елизавета Михайловна в слезах металась по комнате. Потом они с ней вместе целый вечер звонили Пушкину, но трубку никто не брал. Тамара и Елизавета Михайловна хотели, чтобы Пушкин узнал обо всем от них; у него было повышенное давление, и они боялись, как бы его не хватил удар, если кто-то сообщит ему такую новость без подготовки. Но вернулся домой Пушкин только в час ночи. Тамара дозвонилась до него на утро следующего дня. И услышала в ответ лишь три слова: «Я уже знаю». У пожилого педагога подскочило давление, и он лежал в постели после приступа. Ксения находилась в Пярну [в Эстонии], и Тамара послала ей телеграмму: «Махмудка в беде. Возвращайтесь домой».